Джон Уоллес-Хедрилл - Варварский Запад. Раннее Средневековье

Сами того не желая, готы и гунны преуспели в одной области созидательной деятельности, в которой чаще всего им вовсе отказывают. Они придали западной Церкви новое значение. Достигли они этого тем, что благодаря им местное сопротивление повсюду стало отождествляться с епископами; тем, что они напали на Рим; а в случае готов просто тем, что были

арианами.

О реакции епископов на вторжение нам рассказывают многие жизнеописания, некоторые из которых современны описываемым событиям. Естественно, все это пропагандистская литература, требующая осторожности в употреблении. И все же нет оснований сомневаться в значительной точности их общего утверждения — что епископы были на высоте, ведь для христианина напасти являются необходимым элементом жизни. Они были первыми там, где светские власти терпели крах. Например, один аквитанский поэт подарил нам образ престарелого епископа, выводящего свою паству из горящего города; св. Эньян, ободряющий жителей Орлеана; и третью картину — не относящуюся к епископам — на которой св. Геновефа убеждает парижан не пускаться в бегство. Остается впечатление, что епископы или ортодоксальные общины в целом выступали за стабильность. Они предлагали оставаться на своих местах и при своей собственности. В конце концов варвары могли оказаться немногим более нежелательными, чем чиновники имперского правительства в Равенне, чередующие равнодушие с вымогательством. Этим, возможно, объясняется любопытная двойственность тематики аквитанской христианской литературы: с одной стороны, готы приветствовались как избавители от римлян, а с другой — подвергались острой критике за безжалостное обращение с церковным имуществом и, что еще важнее, с ортодоксальными лидерами. Готам понадобилось некоторое время, чтобы оценить значение епископов как посредников между собой и имперским правительством, хотя, даже отдавая им должное, они, будучи арианами, держались особняком. Тем не менее сам факт выживания ортодоксальных общин в римской Галлии можно назвать триумфом; стоит также отметить, что повсюду, за исключением Африки, ариане были гораздо более терпимыми по отношению к ортодоксам, чем ортодоксы по отношению к арианам. В умах людей ортодоксальные епископы уже стали отождествляться с консерватизмом, преемственностью и с той самой римской традицией, которой угрожали их предшественники. Более того, они добились этого без всякой помощи. Так на свет появился галликанизм.

Нападения на Италию также находят отражение в христианских жизнеописаниях. Мы читаем о том, что Максим, епископ Туринский, тщетно призывал свою паству не страшиться гуннов и уповать на Бога, который даровал Давиду победу над Голиафом. Разве в Писании не обещано помилование каждому городу, в котором обрящется хотя бы десять праведников? Турин помилован не был. Но еще хуже пришлось крупному городу Аквилее, само местоположение которого веком позже оказалось трудно определить. Было и много других. Но Рим, величайший из всех, оказался более удачливым. Разумеется, он пострадал от варварских нападений; археологи нашли подтверждения разрушений и пожаров внутри городских стен. Тем не менее до середины шестого века он оставался, в сущности, таким же, каким его знала античность. И, что еще важнее, римские епископы начинали пользоваться подлинным влиянием, еще не над всей Европой, но над самим городом и Италией. Это не было предопределено. Как мы уже видели, сообщество сенаторов, основных землевладельцев Италии, в Риме чувствовало себя лучше всего и именно там пользовалось самой большой властью. Не ослабевал и их контроль над территориальной политикой, так как с течением времени они перестали быть язычниками и превратились в ортодоксальных христиан. Император, несмотря на свою непричастность к ним, также имел среди них своих официальных представителей. Превосходство, которого постепенно добивались римские епископы, следует отнести на счет самых разнообразных причин, причем отсутствие любой из них могло бы оказаться для них роковым.

В числе этих причин можно выделить, во-первых, экономическую власть. Римская епархия была щедро одарена землей императором Константином, и этот дар постепенно разросся до такой степени, что епископы были богаче любого сенаторского рода. Во-вторых, епископы с большой мудростью и талантом приспосабливали к своим собственным нуждам административные традиции империи; самые ранние папские документы (относящиеся к концу четвертого века) имеют своим источником канцелярию, безошибочно воспроизводящую аналогичный институт Римской империи. Здесь имела место преемственность, рассчитанная, намеренно или нет, на то, чтобы усыпить подозрения и вызвать доверие. Более того, у епархии имелась собственная библиотека; и это что-то да значило в городе, некогда славившемся своими коллекциями языческих книг. К тому же римские епископы развивали и насаждали самый мощный христианский культ Средневековья — почитание ап. Петра, первого епископа Римского. Скрывавшееся в этом притязание на первенство над всеми прочими кафедрами никогда не принималось как само собой разумеющееся; слово преемников св. Петра, епископа и мученика, имело особый вес просто потому, что они были его наследниками. К этому добавлялось рвение, с которым они отстаивали полноту тринитарного учения св. Августина и африканских отцов перед лицом германского арианства. Они ратовали за ортодоксию. Наконец, подобно многим другим епископам, они с самой выгодной стороны проявляли себя при политических неурядицах и, справедливо было бы добавить, извлекали из них все, что можно. Они оказались естественными лидерами; и апологеты ортодоксии не позволили людям забыть об этом. Словом, обстоятельства как будто сговорились, чтобы возвысить Римскую кафедру из сравнительной неизвестности в начале четвертого века к славе начала пятого века. Летом 452 года гунны Аттилы приостановили свое продвижение на юг через Италию у Мантуи. Здесь их встретило посольство, в которое, как мы полагаем, входили три самых влиятельных римлянина своего времени, люди, чье назначение на посты было поддержано всем весом сената. Одним из этих троих был папа Лев I. Его церковное первенство, возможно, мало что значило для язычника Аттилы; но в глазах римлян он был естественным выразителем воли императора, должностным лицом, предшественники которого вели переговоры с готами о сохранении города, а земельное богатство которого гарантировало его прямую заинтересованность в том, чтобы остановить продвижение новых варваров. Об этой встрече не сохранилось ни одного свидетельства из первых рук. Возможно, она не оказала существенного влияния на решение Аттилы заключить мир и отойти на север на земли гуннов в Центральной Европе.