Елена Первушина - Литературные герои на улицах Петербурга. Дома, события, адреса персонажей из любимых произведений русских писателей

В сентябре 1910 года на Комендантском аэродроме прошёл Первый Всероссийский праздник воздухоплавания. Но он омрачился одной из первых авиакатастроф: при попытке подняться на рекордную высоту самолет Льва Мациевича развалился в воздухе, а пилот погиб. Лев Успенский, тогда еще десятилетний мальчик, вспоминает: «„Фарман“ то, загораясь бликами низкого солнца, гудел над Выборгской, то, становясь черным просвечивающим силуэтом, проектировался на чистом закате, на фоне розовых вечерних облачков над заливом. И внезапно, когда он был, вероятно, в полуверсте от земли, с ним что-то произошло… Потом говорили, будто, переутомленный за день полета, Мациевич слишком вольно откинулся спиной на скрещение расчалок непосредственно за его сиденьем. Говорили, что просто один из проволочных тяжей оказался с внутренней раковиной, что „металл устал“… Через несколько дней по городу поползли – люди всегда люди! – и вовсе фантастические слухи: Лев Мациевич был-де втайне членом партии эсеров; с ним должен был в ближайшие дни лететь не кто иной, как граф Сергей Юльевич Витте; ЦК эсеров приказал капитану Мациевичу, жертвуя собой, вызвать катастрофу и погубить графа, а он, за последние годы разочаровавшись в идеях террора, решил уйти от исполнения приказа, решил покончить с собой накануне намеченного дня…

Комендантский аэродром в начале 1900-х гг.

Вероятнее всего, то объяснение, которое восходило к законам сопротивления материала, было наиболее правильным. Одна из расчалок лопнула, и конец ее попал в работающий винт. Он разлетелся вдребезги; мотор был сорван с места. „Фарман“ резко клюнул носом, и ничем не закрепленный на своем сиденье пилот выпал из машины…

На летном поле к этому времени было уже не так много зрителей; и все-таки полувздох, полувопль, вырвавшийся у них, был страшен… Я стоял у самого барьера – и так, что для меня все произошло почти прямо на фоне солнца. Черный силуэт вдруг распался на несколько частей. Стремительно черкнул в них тяжелый мотор, почти так же молниеносно, размахивая руками, пронеслась к земле чернильная человеческая фигурка… Исковерканный самолет, складываясь по пути, падал – то „листом бумаги“, то „штопором“ – гораздо медленнее, и, отстав от него, какой-то непонятный маленький клочок, крутясь и кувыркаясь, продолжал свое падение уже тогда, когда все остальное было на земле».

Смерть эта потрясла не только маленького Леву, но и всех петербуржцев. Российский военный инженер Глеб Евгеньевич Котельников под впечатлением гибели Мациевича начал разрабатывать парашют.

А Блок на эту трагедию откликнулся такими пророческими строками:

А в мае 1917 года – новая запись: «После обеда – очарование Лесного парка, той дороги, где когда-то под зимним лиловым небом, пророчащим мятежи и кровь, мы шли с милой – уже невеста и жених».

Через Удельный лес можно было выйти к Коломяжскому ипподрому, получившему свое название по бывшей финской деревне Коломяги, известной еще с XVIII века. «Какие милые, тихие осенние Коломяги!» – восклицает Блок в своем дневнике.

Здание ипподрома сохранилось до наших дней (Коломяжский пр., 13). Его построили по проекту архитектора Л. Н. Бенуа. Именно на ипподроме начинали свои демонстрационные полеты авиаторы, прежде чем перебрались на Комендантское поле.

На ипподроме кассиром работал друг Блока, поэт-символист, прозаик, литературный критик и переводчик Владимир Алексеевич Пяст. «Скачки, – записывает Блок. – Очаровательные лошади. Приготовления у барьера, и способы обращения с жокеями. Публика».

Однако и здесь поэта преследует образ смерти. «Когда я подходил, на всем скаку упал желтый жокей, – пишет он жене. – Подбежали люди и подняли какие-то жалкие и совершенно (неподвижные) мертвые, болтающиеся руки и ноги – желтые. Он упал в зеленую траву – лицом в небо». А Владимир Пяст поясняет: «Описывая в 1907 году в „Вольных мыслях“ смерть жокея, Блок тогда еще на скачках ни разу не был. Он наблюдал их (редкий тип скакового зрителя, но существовавший!) извне, из-за забора в Удельном парке, куда с ранней юности любил забираться из Гренадерских казарм пешком. „Игра“ к Блоку не привилась, хотя он с удовольствием сделал две-три ставки».

Санкт-Петербургский ипподром на Коломяжском шоссе. Начало XX в.

Здание Санкт-Петербургского ипподрома на Коломяжском шоссе

Коломяжский ипподром. Начало XX в.

Коломяжский ипподром. Начало XX в.

А стихи были вот такие: