Джоэль Кармайкл - Троцкий

До конца 1932 г. Троцкий еще поддерживал случайные контакты со своими сторонниками в Советском Союзе. Из тюрем, лагерей и других мест заключения на странных обрывках бумаги он получал послания, тайно переправленные ему самыми хитроумными способами, — тут были и выражения разногласий, и личные записки; эта корреспонденция, сохранившаяся в архиве Троцкого, свидетельствует о мучительных страданиях и — одновременно — об оптимизме. Но еще прежде, чем Троцкий оказался на Западе, эта связь полностью прервалась.

Таким образом, к 1933 г., когда он приехал во Францию, никаких связей с Советским Союзом уже не существовало; в феврале 1934 г., когда Троцкий еще жил недалеко от Фонтенбло, это его абсолютное одиночество получило символическое воплощение в капитуляции в СССР Христо Раковского, одного из самых стойких его сторонников, с которым он был ближе, чем с кем-либо из своих помощников.

Раковский долго и стойко противостоял все возрастающему давлению сталинской машины; почти в каждом номере «Бюллетеня» Троцкий уделял ему место.

В «Дневнике» Троцкий отметил это событие:

«Раковский действительно был моей последней связью со старым поколением революционеров… Сейчас не осталось никого. Теперь еще очень долго я не смогу ни обменяться идеями, ни обсудить спорные вопросы с кем-то еще. Я вынужден вести диалог с газетами или через газеты с событиями и мнениями.

Но я думаю, что та работа, которой я занят сегодня, несмотря на ее фрагментарность и неполноту, это самая важная работа, которую я делал в жизни — более важная, чем 1917 г., более важная, чем период гражданской войны или любая другая.

Я не могу считать, что моя работа была когда-либо совершенно незаменимой, даже в период с 1917 по 1921 год. Но нынешнее мое дело не может сделать никто, я «незаменим» — в полном смысле этого слова. В этом заявлении нет ни малейшего высокомерия. Крах двух Интернационалов породил проблему, которую не в состоянии разрешить ни один из лидеров этих Интернационалов. Превратности моей личной судьбы поставили меня лицом к лицу с этой проблемой и дали мне необходимый опыт, чтобы разобраться в ней. Сейчас нет никого, кроме меня, кто бы мог исполнить эту миссию — вооружить новое поколение революционным методом независимо от участия в этой работе лидеров Второго и Третьего Интернационалов. Но я совершенно согласен с Лениным (а точнее с Тургеневым), что нет более тяжелого порока, чем быть старше пятидесяти пяти. Чтобы обеспечить преемственность, мне нужно, по крайней мере, еще пять лет непрерывной работы».

Хотя Троцкий еще прожил более пяти лет, необходимых, как он говорил, чтобы обеспечить преемственность, эта его работа не была завершена. Его жизни предстояло радикально измениться.

В 1933—34 годах казалось, что в Кремле по отношению к оппозиционерам установилось примирительное настроение. Партия пыталась замести следы массового убийства крестьян во время коллективизации.

Но это примирение оказалось иллюзорным: у Сталина были совсем другие планы.

1 декабря 1934 было объявлено, что убит глава ленинградской партийной организации и член Политбюро Сергей Киров. Убийство Кирова ознаменовало начало нового периода в советской истории: оно открыло также заключительный период жизни Троцкого.

В течение нескольких недель после убийства в советской прессе было опубликовано множество противоречащих друг другу сообщений о произошедшем.

По одной версии, убийца — бывший коммунист, некий Николаев, — был нанят белогвардейцами-террористами через иностранного консула, действовавшего в качестве посредника и получившего деньги от Троцкого. Было объявлено, что 104 белогвардейца расстреляны. Затем сообщили, что Николаев действовал по заданию Зиновьева и Каменева — в этой версии о казни белогвардейцев совсем не упоминалось. После этого пресса сообщила, что Николаев и еще 14 человек — все молодые коммунисты — расстреляны; Зиновьев и Каменев были снова — в третий раз — исключены из партии и посажены в тюрьму. Сообщалось, что они находятся там в ожидании суда. И наконец появилась версия, в центре которой был Троцкий, причем сообщалось, что именно этот факт был законспирирован самым тщательным образом: Троцкий был приписан к «блоку» Зиновьева и Каменева и объявлен главным заговорщиком.

Последнее публичное заявление касалось нескольких высоких руководителей ленинградского отделения НКВД. Их обвинили «в небрежном исполнении служебного долга» и приговорили к тюремному заключению сроком от двух до трех лет.

Троцкий был ошеломлен. Он сразу понял, что шум вокруг убийства Кирова означает гораздо больше, чем само убийство. Он полагал, что убийство используется как предлог для какого-то далеко идущего сталинского плана. Но ему никогда не приходило в голову, что Сталин сам задумал и осуществил это убийство; сведения об этом еще много лет не просачивались наружу, даже и после убийства самого Троцкого.

Когда Каменев и Зиновьев получили очень мягкие приговоры — пять и десять лет тюрьмы соответственно, Троцкий думал, что теперь НКВД попытается получить от них фальшивые показания против него; ведь Каменева и Зиновьева заставили принять на себя «идейную» ответственность за убийство на том «основании», что, дескать, длительная критика Сталина с их стороны могла свести Николаева с ума и толкнуть его на убийство!

Убийство Кирова немедленно отразилось на семье Троцкого. Два его зятя, сосланные еще в 1928 г., были арестованы снова и приговорены к более длительным срокам. Александра, его первая жена (к этому времени ей было за шестьдесят) была выслана из Ленинграда и сослана в отдаленную область. Она воспитывала трех внуков, которых теперь отдали тетке.

События отразились и на младшем сыне Троцкого. Никакой прямой связи у него с Сергеем не было: начиная с 1929 г. Сергей писал только матери, причем его письма не касались политики; через неделю после убийства Кирова Сергей написал о своей «мрачной» ситуации, затем он замолчал. Вдова старого друга пыталась навести справки — ей было приказано немедленно покинуть страну.

Судьба Сергея оставалась для Троцкого источником непрекращающейся муки и несомненно заставляла его испытывать чувство вины: ведь это его политическая жизнь приносила горе ни в чем не повинным близким.

«Каждое воспоминание о Сереже отзывается острой болью. Но Наталья не вспоминает его, глубокая печаль всегда с ней. «Он верил нам… — сказала она мне однажды (ее голос все еще эхом отзывается в моем сердце)… Он думал, что если мы его оставили там, то это так и должно быть». А вышло, что мы просто принесли его в жертву. Вот и все».

Никогда раньше жизнь Троцкого не складывалась так неудачно. Хотя он еще испытывал прилив сил, но после убийства Кирова и всего, что за ним последовало, его жизнь пошла под откос, и он уже никогда не смог снова подняться.