Андре Моруа - От Монтеня до Арагона

Вскоре к ней пришел блестящий успех. «Другой пол» — эссе об условиях жизни женщины — нашел своих читателей во всем мире. В 1954 году ей была присуждена Гонкуровская премия за роман «Мандарины». Премия принесла богатство, которого она вовсе не жаждала, и победу, которая наряду с жизнью, полной независимости, могла ее обрадовать. По правде говоря, она не ждала этого успеха, чтобы почувствовать себя счастливой, — веселость и здоровье были в ту пору отличительными чертами этой группы. Она много путешествовала, побывала на всех континентах: позднее она рассказала всю свою биографию в трех книгах: «Мемуары остепенившейся девушки», «Зрелость» («Сила зрелости») и «Сила вещей» — умных, откровенных и вызывающих. Ей хотелось бы сразить правящий класс. «Я еще меньше, чем в двадцать лет, выносила его ложь, глупость, драгоценности, фальшивую добродетель».

Долгое время она переживала трудности интеллектуального плана, заявляя о своей антибуржуазности; к коммунизму она не присоединялась. Философия Сартра отличалась от марксизма, и партия относилась к нему критически. «Известность означала для меня ненависть», — писал Сартр. С началом войны в Алжире голлизм причислил Сартра и Симону де Бовуар к тому же лагерю, что и коммунистов. Но союзники не обязательно уподобляются друг другу. Их союз имел свои пределы. Тем не менее в те годы установление личных контактов стало распространенным явлением. Знаменитая супружеская чета была приглашена в Советский Союз и завязала там дружеские отношения. Куба их привлекла, потом разочаровала.

Бескомпромиссность Симоны де Бовуар не становилась меньше. Когда Камю погиб в автомобильной катастрофе, она сказала: «Я не стану плакать. Он для меня уже ничего не значил». Их поссорил «Возмущенный человек». В жизни Симоны де Бовуар был один незыблемый момент, одна безусловная удача — ее отношения с Сартром. «Более чем за тридцать лет мы лишь однажды были разобщены… Наши темпераменты, наши взгляды, весь предшествовавший выбор оставались разными, и наши произведения были несхожи, но они произрастали на общей почве».

И действительно, эта дружба и этот симбиоз прекрасны. Она могла понять только человека, который был бы враждебно настроен к тому, что ненавидела она сама: реакцию, «благонамеренных людей», религию. Ее выбор не случайно пал на Сартра. Вопреки тому, что писали журналы, супруги жили довольно уединенно. Объективные условия жизни — автомобиль, квартира — отдаляли их от пролетариата, субъективные — противопоставляли буржуазии, которая тем не менее составляла большинство их читателей. Буржуазии нравится, когда ее разоблачают. «Сила вещей» — автобиография Симоны де Бовуар — заканчивается довольно грустным размышлением. Старость и смерть ужасают автора. «Мой протест подточен неизбежностью конца, да и счастье мое поблекло». Настал момент сказать: никогда более. «Теперь слишком краткие часы во весь опор мчат меня к могиле. Я избегаю мысли о том, что будет через десять лет, через год. Воспоминания истощаются; мифы теряют свою радужную оболочку, планы рушатся, едва зародившись — вот что стало со мной, и тут ничего не поделаешь. Если этому молчанию суждено продолжаться, каким оно покажется долгим, мое короткое будущее!»

А между тем все ее намерения были исполнены. Симона жаждала свободы — она ее добилась. Симона хотела писать — ее творчество стало значительным явлением литературы и получило признание. Почему же «Воспоминания» писательницы заканчиваются фразой: «Не перестаю удивляться, в какой мере я была обманута»? Возможно, потому, что она состарилась. Потому, что неизбежна смерть. Я знаю, что ответил бы Ален: «О смерти лучше не думать».

Романы Симоны де Бовуар, как и произведения Сартра, замешаны на метафизике. Она считает, что метафизические романы имеют такое же право на существование, как и психологические, и что романист может и должен описывать эмоциональные последствия метафизического опыта. Но если ее философия добавляет к ним лишь фермент, закваску, то у Сартра она — само тесто. «Гостья» то одной, то другой стороной предстает экзистенциалистским романом: «Я здесь, посреди танцевального зала, безликая и свободная. Я созерцаю сразу все эти жизни, все эти лица. Стоит мне отвернуться от них — и они тотчас же расплывутся, как пейзаж, оставленный позади». Все это отдает доктриной. «Плоть» же книги живая, портреты не укладываются в узкие рамки. Прежде чем размышлять над техникой романа, следует отметить, что Симона де Бовуар — прирожденная романистка.

В центре созданной ею картины мира Пьер Лябрус и Франсуаза Микель — супружеская чета, напоминающая нам — правы мы или нет — ту, которую она образует с Сартром, чету счастливых друзей, любящих друг друга, предоставляющих друг другу полную свободу. Он — директор театра авангарда. Постоянное сотрудничество связывает их больше, нежели страсть.

«Единственное, что меня интересует, — говорит Франсуаза, — это наше общее будущее. Что ты хочешь, я так счастлива!»

Пьер позволяет себе мимолетные увлечения. «Дело в том, — говорит он, — что я больше всего люблю начало… Ты не можешь этого понять». «Возможно, — говорит Франсуаза, — но мне лично был бы не интересен роман, который в будущем ничего не сулит».

Ни о верности, ни о неверности между ними говорить нельзя; они составляют единое целое.

Но вот появляется Ксавьер Паже, молодая женщина из буржуазной среды; она несчастлива в своей семье, Проживающей в Руане, и Пьер с Франсуазой из чистого великодушия принимают ее в своем парижском особняке. Она будет их гостьей. Ксавьер, особа странная и нелюдимая, терпеть не может никакого принуждения. Ксавьер спит, когда другие бодрствуют, дуется, когда другие счастливы, короче — она не способна быть с людьми в человеческих отношениях. Ее настроения, радость или ярость настолько непредсказуемы, что Пьер и Франсуаза тратят свое время на расшифровку смысла ее слов. «Можно подумать, что они говорят о Пифии». Искусство Симоны де Бовуар заключается в том, что она превратила Ксавьер в «свое второе я». «Оставалось лишь кружиться вокруг, так никогда и не приближаясь».

Этому маленькому обольстительному чудовищу благодаря своей таинственности (такова сила увертливых существ) удается породить в душе Франсуазы ревность — чувство, которого она доселе не испытывала. Чувство двоякой ревности, потому что она хочет сохранить Ксавьер для себя одной и ей не нравится, что Пьер принимает Ксавьер всерьез. Когда он сообщит жене, что Ксавьер и он любят друг друга, ее первая реакция — страдание, вторая — попытка добиться того, что не удавалось никому, — жизни втроем, «того, что трудно, но что могло бы дать счастье и выглядеть пристойно». Возможно, что это и осуществимо с другой, но Ксавьер, жестокая, сбивающая с толку, делает всякую откровенность невозможной. Франсуаза «влюбленными глазами рассматривает эту женщину, которую любит Пьер».