Анатолий Терещенко - Разлом. Белый и красный террор

И предавали, и обстреливали, и расстреливали…

Открыть огонь из орудий по засевшим в Кремле юнкерам взял на себя смелость член ВРК большевик А. Я. Аросев. Об этих подробностях писала в своей книге «След на земле» его дочь актриса Ольга Александровна Аросева. Спустя двадцать лет А. Я. Аросев был арестован и в 1938 году расстрелян.

Красных солдат революции Москва хоронила в двух братских могилах на Красной площади. Юнкеров отпевали в храме Большого Вознесения села Всехсвятское (ныне район станции метро «Сокол») и хоронили там же на Братском кладбище, где были преданы земле и герои Первой мировой войны.

Следует заметить, что в московских учреждениях ЧК в 1919 году числилось чуть более 2000 сотрудников, из них три четверти составляли латыши. И первым из них можно назвать Я. Петерса — заместителя председателя ВЧК, который в своих выступлениях четко выражал свою пролетарско-революционную позицию:

«Я заявляю, что всякая попытка русской буржуазии еще раз поднять голову встретит такой отпор и такую расправу, перед которой побледнеет все, что понимается под красным террором…»

Потом добавил:

«…Произведена противозаразная прививка — то есть красный террор… Прививка эта сделана всей России… За голову и жизнь одного из наших вождей должны слететь сто голов буржуазии и всех ее приспешников.»

Он имел ввиду расстрелы сотен заложников после покушения на Ленина и убийства Урицкого в 1918 году.

Латышские стрелки делегировали в чекистские ряды лифляндца Мартина Лациса, который с 1919 по 1921 год занимал пост председателя Всеукраинской ЧК. В газете «Красный меч» латышский стрелок писал:

«Для нас нет и не может быть старых устоев морали и «гуманности», выдуманных буржуазией для угнетения и эксплуатации «низших классов». Наша мораль новая, наша гуманность — абсолютная, ибо она покоится на светлом идеале уничтожения всякого гнета и насилия. Нам все разрешено, ибо мы первые в мире подняли меч не во имя закрепощения и угнетения кого-либо, а во имя раскрепощения от гнета и рабства всех…

Жертвы, которых мы требуем, жертвы спасительные, жертвы, устилающие путь к Светлому Царству Труда, Свободы и Правды. Кровь. Пусть кровь, если только ею можно выкрасить в алый цвет серо-бело-черный штандарт старого разбойного мира. Ибо только полная, бесповоротная смерть этого мира избавит нас от возрождения старых шакалов, тех шакалов, с которыми мы кончаем, кончаем-миндальничаем, и никак не можем кончить раз и навсегда…»

Именно благодаря латышским стрелкам были разгромлены мятежи в Москве, Ярославле, Муроме, Рыбинске. Калуге, Саратове, Нижнем Новгороде…

В 1919 году на железнодорожной ветке между Череповцом и Вологдой ежедневно курсировал карательный поезд с отрядом латышей и матросов. Поезд останавливался на какой-нибудь станции и отряд по своему усмотрению или по чьему-то доносу начинал проводить обыски, реквизиции, аресты и расстрелы. Много «работенки» оказалось для стрелков из Латвии во время многочисленных крестьянских бунтов на Тамбовщине.

Из докладной записки в Совнарком, подготовленной в конце 1919 года:

«Советская власть двинула на места десятки карательных отрядов… Во всех волостях шла безразборная порка крестьян. На площади города Спасска публично расстреляны 10 человек вместе со священником. Некоторые села почти уничтожены артиллерией. В Пичаевском уезде сжигали каждый десятый дом.»

Едва ли не самая громкая «усмирительная акция», в которой принимали участие отряды латышских стрелков, — подавление кронштадтского восстания. В первый же день после штурма города-крепости прямо на льду перед фортами было расстреляно около 300 мятежных солдат и матросов. В следующие дни убито еще полторы тысячи. Общее же число казненных достигло двух с половиной тысяч.

После окончания Гражданской войны многие латышские стрелки вернулись на родину в буржуазную Латвию. Но там не очень почетно, а скорей враждебно встретили своих «заблудших сыновей». Их, посчитав бандитами и преступниками, судили и отправляли в тюрьмы. Но не расстреливали. Однако, когда Латвия стала союзной республикой, все они снова засверкали в лучах славы.

И возникает вопрос, помнила ли советская власть эту ленинскую гвардию — латышских героев? Частично помнила — Эйдемана, Берзиня, Стучку, Лациса, Петерсона… Но нельзя забывать о том, что через двадцать с небольшим лет многие из «железных гвардейцев Октября» пали жертвами репрессий в период приснопамятной ежовщины.

Пришедшие к высокой власти красные атеисты, в своей основе иноверцы, по существу повели оголтелую антирелигиозную пропаганду против «поповщины» — священников широкого спектра и вообще всей русской православной церкви (РПЦ), а также других религиозных верований. Выставленное в качестве эпиграфа изречение Всесоюзного старосты М. И. Калинина неслучайно, потому что революционный большевизм исповедовал трактовку Фридриха Энгельса о том, что «…всякая религия является не чем иным, как фантастическим отражением в головах людей тех внешних сил, которые господствуют над ними в их повседневной жизни, — отражением, в котором земные силы принимают форму неземных».

Его последователь, основатель Советской России В. И. Ленин пошел еще дальше, утверждая, что бессилие эксплуатируемых классов в борьбе с эксплуататорами так же неизбежно порождает веру в лучшую загробную жизнь, как бессилие дикаря в борьбе с природой порождает веру в богов, чертей и чудеса и т. п.

А первый народный комиссар финансов, историк, экономист и партийный деятель И. И. Скворцов-Степанов в одной из статей констатировал, что вера в Бога — это воззрение диких и варварских народов, сохраняющееся в современном обществе.

В борьбе с религией красные атеисты привлекали на свою сторону даже классиков мировой литературы. Так, в антирелигиозных агитках часто говорилось, что разные религиозные течения, воюя за «свою истину», вовлекают в кровавый водоворот массы людей. Нередко цитировались слова французского писателя и философа Дени Дидро о том, что нет такого уголка в мире, где различие в религиозных воззрениях не орошало бы землю кровью.

Среди атеистических агитаторов и пропагандистов в ходу были трактаты из книги «Карманного богословия» французского просветителя Поля Гольбаха, который дал определение религии такими словами:

«Религия — система мировоззрения и поведения, изобретенная самим Богом для блага своих священников и для спасения наших душ. Есть много религий на земле, но единственно истинная — религия наших святых отцов, которые были слишком проницательны, чтобы заблуждаться. Все остальные религии — нелепые суеверия, кои следовало бы упразднить, если бы имелась для этого сила. Истинная религия — та, которую мы считаем истинной, к которой мы привыкли или против которой было бы опасно выступать. Религия глав государства всегда носит на себе печать непререкаемой истины».