Юрий Андреев - Цена свободы и гармонии. Несколько штрихов к портрету греческой цивилизации

Мысль Ницше о своего рода «физиологическом утомлении» как главной причине постигшей греков «национальной катастрофы» не может считаться плодом чисто умозрительного доктринерства. Нечто подобное этой идее мы можем встретить и в сочинениях греческих философов, в особенности у Платона, имя которого, видимо, не случайно промелькнуло в только что цитированном отрывке. Своеобразным итогом долгих раздумий величайшего греческого философа о судьбах своей страны и, прежде всего, о судьбах своего родного полиса Афин стала грандиозная мифопоэтическая метафора, воплотившаяся в знаменитом предании о загадочной Атлантиде и о той подлинно титанической борьбе, которую пришлось вести древним афинянам с обитателями этого некогда лежавшего в океане за столпами Геракла то ли острова, то ли целого материка. Рассказ о войне афинян с атлантами вошел в один из двух так называемых «атлантических диалогов» Платона «Тимей». Подробное описание древнейших Афин и Атлантиды составляет основное содержание второго из этих диалогов «Крития». Оба диалога написаны в последние годы жизни Платона (60-е—50-е гг. IV в. до н. э.), причем «Критий» по какой-то неизвестной нам причине остался незавершенным, и, таким образом, философ унес с собой в могилу тайну гибели сказочной страны, созданной его же могучим воображением. [164] В «Тимее» Платон лишь бегло упоминает о погружении Атлантиды в воды океана в результате какой-то загадочной, скорее всего, сейсмической катастрофы. Этот любопытнейший образчик новой философской мифологии уже давно стал объектом самого внимательного изучения и за несколько веков породил колоссальную научную и псевдонаучную литературу, едва ли не превосходящую по объему все написанное о других сочинениях Платона и о всей его философской системе. Независимо от того, будет ли когда-либо решен роковой вопрос об исторической реальности и подлинном местонахождении Атлантиды (а именно он был и остается главным предметом сомнений и споров во всей обширной атлантологической литературе), [165] Краткую сводку мнений, в разное время высказывавшихся по этому вопросу, читатель найдет в нашей книге «Поэзия мифа и проза истории» (Л., 1990). уже сейчас очевидно, что миф этот заключает в себе глубокий философский или, скорее, историософский смысл, и его ни в коем случае нельзя считать просто литературной игрой и мистификацией доверчивого читателя, а самого Платона всего лишь отдаленным предшественником современных сочинителей фантастических романов. В чем же заключается смысл всей этой странной истории? Почему не избалованные судьбой и природой афиняне сумели одолеть в неравной борьбе такого колосса, как держава атлантов, и освободить от ее владычества не только Грецию но и все западное Средиземноморье вплоть до Гибралтарского пролива (столпов Геракла), как об этом рассказывается в «Тимее»?

Ответ на этот вопрос мы найдем, сравнив между собой оба эти государства. Впрочем, сравнение это уже было мастерски и с огромной художественной силой выполнено самим Платоном в его «Критии» и нам остается лишь еще раз внимательно вчитаться в текст диалога! Поражение государства атлантов в борьбе с афинянами должно было стать, согласно замыслу философа, достойной расплатой за непомерную титаническую гордыню этого народа, за то, что он ни в чем не знал и не хотел знать меры. Проявления этой гордыни Платон видит в невероятной роскоши, окружающей атлантов в их повседневной жизни (он сам с упоением повествует о неслыханном обилии драгоценных металлов, редких пород дерева и камня, которыми были отделаны их дома, дворцы и храмы, о чрезвычайно высоком, по греческим понятиям, уровне бытового комфорта, отличающем их цивилизацию), и в грандиозности и великолепии их построек и сооружений, в которых они явно стремились соперничать с самой природой, и в их тайных магических и научных знаниях, которые ставили их чуть ли не вровень с самими богами, и в их огромных воинских силах, и, наконец, в их ясно выраженных претензиях на мировое господство. За все это атланты должны были рано или поздно жестоко поплатиться, и, конечно, далеко не случайно, что орудием божественного возмездия за их прегрешения стало государство, во всех отношениях противоположное их собственному, не знающее того обилия земных плодов, которым боги так коварно наградили Атлантиду, живущее в добром согласии с природой, не ведающее ни роскоши, ни тайных знаний, не стремящееся к захвату чужих земель. Разительное неравенство сил обеих противоборствующих сторон (всего 20 тысяч афинян, которым к тому же в решающий момент изменили их союзники, против несметных полчищ атлантов), очевидно, должно было еще сильнее и резче подчеркнуть главную мысль Платона: поражение и гибель Атлантиды были неизбежны. Можно даже сказать, что она сама несла в себе свой конец. Страшная судьба Атлантиды должна была, по мысли Платона, стать грозным предупреждением для всех поборников идей технического и вообще материального прогресса, который, в понимании философа, не мог принести человечеству ничего иного, кроме глубокой нравственной порчи со всеми вытекающими из нее последствиями. В этом смысле платоновский миф явно перекликается с известным библейским сказанием о Вавилонском столпотворении. Подобно строителям Вавилонской башни, обитатели Атлантиды поглощены лихорадочной созидательной деятельностью. В «Критии» Платон увлеченно, со множеством подробностей, и даже используя точные цифры, рассказывает об удивительных сооружениях атлантов: огромных судоходных каналах с перекинутыми через них мостами, крепостных стенах, святилищах, дворцах, ипподромах, гаванях, верфях и т. д. Как бы с высоты птичьего полета мы, следуя за его описанием, видим огромный многолюдный город — столицу государства атлантов, расположившуюся на кольцеобразных островах, разделенных широкими водными протоками, слышим говор, стук и шум, доносящиеся из заполненных кораблями гаваней, куда стекаются купцы и товары со всех концов земли. В ином идейном контексте эта великолепная картина, вероятно, была бы воспринята как настоящий апофеоз человеческого трудолюбия, воли и разума наподобие знаменитого «Гимна человеку» в «Антигоне» Софокла. Читатель, конечно, помнит эти прекрасные строки:

Однако цель Платона явно была иной. Необыкновенная энергия и предприимчивость атлантов вызывают у него скорее осуждение, чем восторг. В его понимании, они были сродни тому качеству человеческой натуры, которое греки обычно не без доли сарказма, определяли словом «πολυπραγμοσύνη», что означает буквально «хлопотливость», «суетливость», «беспокойный нрав» и стоит в том же смысловом ряду, что и библейская «суета сует». Как и многие другие греческие писатели V—IV вв. до н. э., Платон считал такую чрезмерную, почти патологическую деловитость чертой, недостойной истинно калокагатийного, т. е. во всех отношениях добродетельного человека. [166] Эта черта характера считалась особенно свойственной афинянам. В одном из эпизодов «Истории» Фукидида коринфские послы, выступая на общем собрании членов Пелопоннесского союза, утверждают, что «афиняне и сами никогда не знают покоя, и другим его не дают». Воплощением подлинной калокагатии были, в его представлении, граждане древнейшего афинского государства, а точнее, их верхний, элитарный слой — сословие воинов, которых он поселил на самой вершине тогдашнего акрополя вдали от мирской суеты, полностью избавив от роскоши (им было запрещено пользоваться золотом и серебром) и от необходимости заниматься физическим трудом или торговлей (все нужное для жизни они получали от людей из низших сословий — землепашцев и ремесленников, селившихся у подножия их цитадели). Влияние спартанской модели государственного устройства здесь, как и в других утопических проектах Платона, кажется совершенно очевидным. [167] Более подробно о жизни сословия воинов или стражей Платон Рассказывает в своем большом утопическом трактате «Государство». Это сочинение хронологически предшествует «атлантическим диалогам», но, несомненно, связано с ними общностью идейного замысла. По существу изображенная в «Тимее» война афинян с атлантами должна была стать чем-то вроде мысленного эксперимента, целью которого была проба сил идеального полиса, обстоятельно описанного в «Государстве».