Юрий Андреев - Цена свободы и гармонии. Несколько штрихов к портрету греческой цивилизации

Эллинистической эпохе суждено было стать завершающей стадией великого греческого эксперимента и вместе с тем красноречивым свидетельством его исторической обреченности. Слишком близкое и слишком длительное соприкосновение с миром древневосточных цивилизаций оказалось губительным для первой в истории человечества (если не считать цивилизацию минойского Крита) подлинно европейской цивилизации, добавим, европейской не столько по своему географическому положению, сколько по своей культурно-исторической сути, по самому своему духу. Очевидно, сказалось уже отмеченное выше истощение запаса ее жизненной энергии (см. гл. 12), за которым неизбежно должны были последовать резкое снижение иммунитета к влияниям чуждых культур и утрата ею своей неповторимой исторической индивидуальности. Конечно, нельзя не считаться также и с тем немаловажным обстоятельством, что на стороне греков в их противостоянии народам Востока не было тех чисто технологических преимуществ, которые в очень большой степени обеспечили успешную экспансию европейской цивилизации в эпоху Великих географических открытий и идущего следом за ними колониального раздела мира. В развитии своего технологического потенциала греческая цивилизация не смогла, да, видимо, и не стремилась оторваться на сколько-нибудь значительное расстояние от других цивилизаций Древнего мира, и это во многом предопределило конечную неудачу ее великого «броска на Восток», впрочем, так же, как и другого аналогичного наступления, предпринятого несколько позже римлянами. [174] Вероятно, существовали и какие-то другие причины, обусловившие окончательное поражение греков и их цивилизации в этом новом столкновении с восточным варварством. Одной из них, как нам думается, может быть признана «естественность» авторитаризма и тоталитаризма, глубоко укорененных в стадных инстинктах человека как биологического вида, и «противоестественность» индивидуализма и демократии, немыслимых без подавления этих инстинктов. Восток в своей борьбе с греко-римским Западом сделал своим знаменем именно принципы авторитаризма в политике и религии и «сим победил».

Таким образом, потерпела поражение первая попытка построения гражданского общества, основанного на принципах народовластия законности, равноправия, политической и личной свободы индивида и разумной сбалансированности его интересов с интересами социума Дальнейшее развитие всех известных нам цивилизаций эпохи поздней античности и раннего средневековья шло по совершенно иному пути — пути авторитарной монархии, нередко превращавшейся в прямую деспотию, и вполне адекватного этому типу государства догматического монотеизма в сфере религии. В определенном смысле это был исторический реванш Востока, который вопреки известной альтернативе, в свое время выдвинутой Вл. Соловьевым, теперь вполне органично соединял в себе «Восток Ксеркса» и «Восток Христа», и его возмездие Западу за былые поражения и обиды. Сильнейшей ориентализации подверглись не только эллинистические монархии, но и сменившая их Римская империя, какое-то время еще пытавшаяся противостоять натиску восточной стихии, но затем уступившая ей и сама переродившаяся под ее воздействием в византийскую автократию. Христианская Западная Европа до начала эпохи Возрождения в культурно-историческом плане несомненно была намного ближе к Византии, странам Восточной Европы и даже к мусульманскому Востоку, чем к миру греческих полисов или к Римской республике. Колоссальный этнокультурный массив Евразии, как бы взорванный изнутри в начале I тыс. до н. э. духовно чуждой ему греческой цивилизацией и распавшийся на несколько обособленных частей, теперь вновь сомкнулся и надолго похоронил в своих недрах отколовшуюся от него античную Европу.

Все только что сказанное вновь возвращает нас к мысли о фатальном одиночестве греков среди других народов Древнего мира и сменяющего его Средневековья, одиночестве, которое было прямым следствием уникальности или, если можно так выразиться, аномальной нормальности созданной ими цивилизации, а в конечном счете результатом их из ряда вон выходящей поистине универсальной природной одаренности. Среди их соседей по ойкумене не нашлось никого, кто мог бы сравниться с ними по мощи и изощренности интеллекта и по необыкновенной широте и разносторонности их поэтических, художественных, научных и иных дарований. Именно по этой причине у них в сущности очень долго не было ни настоящих единомышленников, ни достойных продолжателей. Они щедро раздаривали себя, свои таланты, открытия, идеи, охотно заимствовали у других народов все, что могло показаться им полезным или прекрасным, но при этом все же оставались в духовной изоляции, ибо по-настоящему все сделанное ими никто не мог в те времена ни понять в полной мере, ни оценить. Каждый брал из этого огромного богатства лишь то немногое, что было доступно его пониманию и что казалось ему насущно необходимым в данный момент, не заботясь о связи этих выхваченных наугад крупиц с тем колоссальным целым, которое мы называем теперь «греческой цивилизацией».

Добросовестные ученики греков римляне старательно подражали их манере говорить, писать и думать. Но результаты их усилий страшно далеки от их великих оригиналов. Достаточно сравнить Вергилиеву «Энеиду» с «Илиадой» и «Одиссеей», трагедии Сенеки Младшего с творениями Софокла и Еврипида, философские трактаты Цицерона с диалогами Платона и т. д. Византийцы, связанные с античными греками непрерывной языковой преемственностью, донесли до нас случайно уцелевшие искры греческого гения в своей поэзии, риторике, фресках и иконах, архитектуре. Но в целом их культура, несомненно, являет собой прямую антитезу классической греческой культуре абсолютно во всех основных ее аспектах. Тот же барьер духовной несовместимости отделял от античной Греции и средневековые страны мусульманского Востока и христианского Запада. В течение долгого времени греки были известны в этих странах в основном лишь понаслышке: лишь единицы умели в то время читать по-гречески, а рукописи на этом языке были огромной редкостью. Труды Платона, Аристотеля и других светочей греческой мудрости в латинских, арабских, персидских переводах и гораздо реже в оригиналах были доступны лишь очень ограниченному кругу высокообразованных людей.

Только новая европейская цивилизация, общие контуры которой впервые начали вырисовываться в эпоху Возрождения, сумела, да и то не сразу, приблизиться к настоящему пониманию «греческого чуда» и даже в каких-то пределах повторить пройденный греками исторический путь. Однако именно теперь на рубеже второго и третьего тысячелетий христианской эры, когда благодаря усилиям нескольких поколений ученых-антиковедов наши познания о классической Элладе стали намного шире и богаче, нежели это было еще в XVIII— XIX вв., она, похоже, вновь начинает удаляться от нас, растворяясь в глубинах исторического космоса, «как беззаконная комета в кругу расчисленных светил». И винить в этом нам следует не греков, а только самих себя.