Виталий Раул - Пошатнувшийся трон. Правда о покушениях на Александра III

«Меркулов: Я хорошенько не понимал и не понимаю и теперь, что, собственно, они хотели. Меня увлек Желябов. Я действительно был недоволен и хозяином, и полицией, а такому рабочему нетрудно доказать, что виноват во всем этом не хозяин, а государь. Когда я к ним поступал, они меня соблазняли тем, что я ничего не буду делать, а только исполнять их поручения, — нет, я, напротив, почти все время работал… только когда у меня совсем не было работы, я получал от них деньги, и то очень мало, так что случалось даже иногда, что дня два ничего не ел». В простых и понятных словах рабочий парень Меркулов разъяснил суду и методы вербовки «Народной воли», и порядок взаиморасчетов с наемным персоналом. Далее Меркулов, вполне осознав свое положение по ходу судебного разбирательства, развил свою мысль и уточнил замысел, связанный с минированием Каменного моста, по которому должен был проехать Государь в июле 1880 года:

«Меркулов: Кроме мины под Каменным мостом, это предприятие должно было быть обставлено еще и метальщиками, которые с заготовленными снарядами должны были находиться возле моста, на случай неудачи главного взрыва под мостом. Таких метальщиков, сколько я помню, должно было быть четыре, и Михайлову предназначалось заведование ими и размещение их на назначенных постах. У него самого снаряд должен был быть вделан в высокую шляпу так, чтобы он взорвался, когда Михайлов при проезде Государя бросил бы вверх шляпу.

Прокурор просит занести это показание Меркулова в протокол как содержащее новые данные».

Затем Меркулов, сжигая за собой все мосты, обрушился на «Народную волю» со всей силой рабочего гнева:

«Меркулов: Прежде я давал более сдержанные показания, не желая особенно оговаривать себя самого и других; в настоящее время я больше не хочу выгораживать ни себя, ни других, которые побудили меня на преступление. Я нахожу, что все, кто участвовал, должны равно и платиться, и никого не хочу выделять. Перед этим приготовлением в разных местах устраивались сходки, на которых присутствовали различные лица и где обсуждали подробности предполагавшегося. Кроме того, всеми путями старались привлечь рабочих и простолюдинов к участию в предприятиях партии; с этой целью для них устраивались пирушки, угощали водкой, давали денег, приглашали женщин и т. п.». Разоблачительные сведения, приведенные Меркуловым на заседании суда, последствий не имели. По разделу № 10 обвинительного акта Михайлов был оправдан. Эпизод с Меркуловым в советской историографии заклеймен как подлое предательство, но в действительности это яркое свидетельство «народовольческой кухни», очень похожей на практику уголовников. Кроме взрыва моста, Михайлов обвинялся еще по трем пунктам обвинительного акта, где он старался принизить свою роль или свести ее к незначительному содействию.

Для подготовки к процессу Михайлову были выданы тетрадь и писчие принадлежности, где он вел свои записи, касающиеся обвинительного заключения и хода самого процесса. Тетрадь впоследствии каким-то образом попала к известному исследователю русской революции и «Народной воли», в частности В. Л. Богучарскому, а после его смерти оказалась в качестве экспоната в Музее революции. «Тюремная тетрадь» [15] Александра Михайлова — это записки человека, который вел тщательную подготовку к процессу, где он был главным обвиняемым, точнее должен был быть. Из его подробных записей видно, что человек готовился всеми силами выгораживать себя, во всех эпизодах, где его непосредственное участие зафиксировало обвинительное заключение. Надо отдать ему должное: логическое мышление и знание психологии своих подельников у Михайлова было на высоте. Он блестяще справился со своей задачей — потеряться среди подельников, как равный среди равных, раствориться в общей массе, ничем не выдав своей ведущей и определяющей роли. Для создания определенного фона Михайлов оставил в тетради наброски своих сольных выступлений, включая последнее слово. Этими жалкими кусками «социалистической риторики» он не воспользовался на суде, скорее всего, сознавая их искусственность и незрелость. Как музейный экспонат «Тюремные тетради» Михайлова, возможно, интересны, как образец аналитической работы двойного агента, попавшего в экстремальную ситуацию. Бодрости духа Михайлов не терял ни на минуту и после окончания процесса написал своей тетке Анастасии Вартановой следующие знаменательные строки:

«17 марта 1882 г. Крепость.

Милая, родная тетя Настенька!

Я совершенно в нормальном, спокойном настроении духа. Читаю, пишу письма, а более всего живу мыслью среди любимых людей. Не чувствую страстных, жизненных влечений, но и безразличное состояние чуждо моему теперешнему настроению. Нет, я спокоен так, как человек, исполнивший свою работу и не обремененный еще новой. Желаю и надеюсь сохранить такое приятное спокойствие до конца…».

Это написано человеком, которому суд, в числе 10 обвиняемых, 15 марта 1882 года определил: «…лишив всех прав состояния, подвергнуть смертной казни через повешение».

Примечательно, что именно в этот день, 17 марта, приговор был конфирмован Александром III, при этом казнь через повешение была заменена вечной каторгой. Расстреляли только минного офицера Суханова, изменившего присяге. Целый месяц потребовался императору и его ближайшему советнику генералу Черевину для подготовки способа решения судьбы главного действующего лица «Народной воли» — Александра Михайлова.

Для приведения в действие утвержденного императором плана взаиморасчетов с террористами комендант Петропавловской крепости генерал-адъютант Ганецкий получил соответствующие указания и рапортом, с грифом «Совершенно секретно», за № 188 от 27 марта 1882 года, на имя директора Департамента полиции, доложил:

«Вследствие отношения Вашего превосходительства, от 26 марта за № 296, содержащиеся в Трубецком бастионе государственные преступники, осужденные к каторжным работам: Александр Михайлов, Николай Колодкевич, Михаил Фроленко, Григорий Исаев, Николай Клеточников, Александр Баранников, Айзик Арончик, Николай Морозов, Мартын Ланганс и Михаил Тригони, — в ночь на сие число, при полном порядке и тишине, переведены в Алексеевский равелин и заключены в отдельные покои, с содержанием, впредь до подробных указаний, на общем основании заключаемых в равелине.

Генерал-адъютант — Ганецкий» [16].

Ночная операция по переводу осужденных преступников из Трубецкого бастиона Петропавловской крепости в отдельно расположенный за крепостной стеной Алексеевский равелин завершила первую часть плана изъятия их из жизненного оборота. Для большинства этих людей перевод означал вступление в процесс умирания от жутких болезней, но всего лишь для одного — начало новой жизни.