Марина Скржинская - Скифия глазами эллинов

Кроме фриза со сценами из жизни скифов, декор амфоры выполнен в традициях греческого искусства. Фриз отделен от остальной части тулова греческой плетенкой, а ниже мы видим пальметты, стилизованные бутоны лотоса, листы арацеи, головки львов и Пегаса. У горла амфоры — пояс со сценой терзания лошади грифонами. Его, как и другие сцены терзания животных (на пекторали, обкладках мечей и др.), обычно стремятся связать исключительно со скифской мифологией. Однако этот мотив хорошо известен в греческом искусстве; он встречается не только на металлических сосудах, но и на резных камнях, монетах и мозаиках.

Весьма показательна в этом плане золотая фиала со сценами терзания зверей из кургана Солоха. Если бы не греческие надписи на сосуде, его с уверенностью сочли бы исполненным по заказу скифов на сюжеты их мифов, тем более что золотая фиала в царском погребении рассматривается как один из символов царской власти.

Между тем сосуд сменил по крайней мере трех хозяев, двое из которых были греками. По просьбе первого из них на гладком краю чаши была выбита надпись: «Гермон подарил эту чашу Антисфену на память о празднике Элевтерий». Затем новый владелец стер первоначальную надпись и начертал новую, сейчас не поддающуюся связному прочтению, так как третий владелец, по-видимому скиф, старался уничтожить обе надписи, что ему не полностью удалось. [456] Манцевич А. П. Гребень и фиала из кургана Солоха // CA. 1950. № 13. С. 226—232.

На рельефе фиалы, сделанной вдали от Северного Причерноморья, греческий мастер представил борьбу зверей: львы и пантеры терзают лань и лошадь. Пятна на шкуре пантеры изображены группами точек, так же, как это сделано на пекторали и золотой обкладке меча из Толстой могилы.

Возвращаясь к Чертомлыцкой амфоре, отметим, что из трех поясов ее декора лишь средний со сценами укрощения коней можно с уверенностью связать исключительно с фольклорными скифскими сюжетами. Греческие амфоры были распространенными сосудами в быту скифов, которые использовали их не только для вина. На пекторали видно, как дояр затыкает амфору с только что надоенным молоком. Сосуд изображен настолько детально, что можно определить место его производства — Гераклея Понтийская (рис. 41). Из этой греческой колонии на южном берегу Черного моря в Северное Причерноморье ввозилось много недорогого вина, поэтому обломки таких амфор часто встречаются на античных городищах и в скифских погребениях. Форма сосуда относится к первой половине—середине IV в., так что по этой детали хорошо датируется время изготовления пекторали.

Три фриза пекторали (рис. 39) сюжетно перекликаются с рельефами Чертомлыцкой амфоры. Здесь также есть сцены мирной жизни, терзания зверей и растительный орнамент. Однако порядок их иной, причем он не просто перевернут, а составлен в иной последовательности. Значит, определенная последовательнось для скифских заказчиков была не обязательной. Поэтому представляется проблематичной попытка истолковать изображение на пекторали как строго построенную космограмму, где верхний фриз олицетворяет реальную жизнь, а нижний — подземный мир со сказочными чудовищами. [457] Раевский Д. С. Указ. соч., 1985. С. 181—203. По нашему мнению, не стоит стремиться найти решительно в каждой детали воплощение скифских понятий. Полностью они передавались греческим мастером лишь в сюжетных композициях, связанных с действиями скифских героев.

Скифы заказывали греческим мастерам предметы как типично эллинского облика (например, амфора), так и скифской формы. К последним относятся двуручные сосуды из Гаймановой могилы (рис. 42) и Солохи, исполненные по образцу скифских ритуальных чаш; пекторали и гривны повторяли сугубо скифские виды украшений, использовавшихся в костюме вождей; например, гривна охватывает шею скифского царя на чаше из Гаймановой могилы (рис. 44). Однако, украшая даже такие специфические предметы, греческий художник не погружался полностью в мир скифской мифологии и быта. Работая над растительным фризом пекторали (рис. 39), грек выковывал привычные ему аканфы и арацеи, а не местные степные растения. Даже вьюнки и простые пятилепестковые цветочки, окрашенные голубой эмалью, навеяны не наблюдениями местной флоры, а по характеру изображения повторяют растения на привозных греческих изделиях. То же самое можно сказать о хищниках и травоядных животных в сценах терзания. Даже если они и отвечали каким-то скифским сюжетам, мастер обращался к образцам, знакомым ему по греческому искусству.

Детально передавая разнообразные орнаменты на скифской одежде (рис. 42, 48, 49), художники не распространяли их на остальной декор своих произведений. Верх сосуда со сценой охоты скифов украшен плющом, а низ отделен плетенкой и декорирован традиционными лучами. Подобным образом оформлено дно чаши из Гаймановой могилы, сосудов из Куль-Обы и из Частых курганов, где рельеф обрамлен полосами традиционных греческих ов. На гривне со скифскими всадниками великолепно выполнены греческие пальметты, инкрустированные синей и голубой эмалью, а застежки пекторали с головами львов, держащих в зубах колечки, в которые продевалась ленточка для завязывания, очень похожа на окончания типичного греческого ожерелья из Большой Близницы.

У нас нет никаких оснований считать греческих художников глубокими знатоками скифской мифологии. Содержание скифского эпоса или мифа пересказывалось им в переводе на греческий язык, так что оставался лишь скелет сюжета без поэтического фольклорного контекста оригинала. Будучи очень далек по культуре и образному мышлению от скифов, грек схватывал лишь внешнюю канву сюжета, а затем, исходя из своего опыта художника, он задумывал композицию и искал в жизни модели для нее. В этой свободной возможности творчества, не стесненной слишком строгими требованиями, содержался залог тех крупных успехов, которых добивался мастер, работая для знатных скифов. Он сам составлял композицию, дополняя ее, где требовалось, чисто греческими орнаментальными и растительными мотивами. Не следует ведь забывать, что предметы прикладного искусства обязательно выполняют и просто декоративную функцию.

О принципах работы греческих художников IV в. хорошо говорится в легенде, записанной Плинием. [458] Плиний Старший, XXXIV, 61. Юный скульптор Лисипп обратился к художнику Евпомпу с вопросом, кому из предшественников ему следует подражать. Евпомп, указав на толпу людей, ответил, что надо подражать не произведениям искусства, а самой жизни. Этот завет великолепно воплощали мастера ювелирного дела. Вероятно, автор Чертомлыцкой амфоры не просто наблюдал, как скифы обращаются с лошадьми, но, задумав определенные сцены, просил специально повторить для него тот или иной прием. Известно ведь, что перед Фальконе, когда он лепил Медного всадника, живой всадник ежедневно поднимал коня на дыбы, несмотря на то, что во французском искусстве было наработано много приемов изображения лошади.