Эдуард Фролов - Рождение греческого полиса

Как бы там ни было (ибо мы не склонны в такой категорической форме разделять мнение о первоначальном возникновении полисов именно в Малой Азии), описание города феаков в «Одиссее» можно считать достаточно красноречивым свидетельством начавшегося у греков процесса урбанизации. Но в гомеровских поэмах можно обнаружить и другие, и притом более прямые, указания на то, что их автору был уже известен город в его новом социологическом качестве. Одно такое указание (и самое яркое) — это известное место из 23-й песни «Илиады», где Ахилл на тризне по Патроклу объявляет состязания и призы для участников, и в их числе — массивный железный диск из цельного самородка:

В этом отрывке отчетливо проступает уже противоположение города и сельской округи, «полей» (πόλις — άγροί). И хотя владельцы «тучных полей» обычно проживают в самом городе, а в их сельских усадьбах, «в поле», ютятся лишь их работники, пахари и пастухи (ср.: Od. XI, 187 слл., где проживание Лаэрта, отца Одиссея, в сельской усадьбе, в «поле», которое опять-таки противополагается «городу», представлено как нечто необычное), важно то, что город здесь выступает как место, где занимающиеся сельским хозяйством могут приобрести необходимый им металл, т. е. как центр торговли. [126]

Разумеется, нельзя закрывать глаза на то, что и торговля и ремесло фигурируют у Гомера в очень еще неразвитом виде. Ремесленные занятия представлены отдельными специалистами, кузнецами, плотниками, горшечниками, которые вместе с гадателями, исцелителями, певцами зачисляются в один разряд работающих на народ — демиургов (δημιοεργοί) (ср.: Od. XVII, 382-386, и XIX, 134-135). Они явля-ются по вызову, перебираются с места на место и не образуют еще ни самостоятельного класса, ни особого посада. [127]Равным образом и торговля носит еще примитивный меновой характер (см. классическое место — Il., VII, 465-475), хотя уже появляются и условные мерила стоимости: чаще всего скот, когда товар приравнивается к известному количеству быков, иногда отдельные ценные предметы (котлы или треножники) и даже определенного веса слитки драгоценного металла (таланты золота). [128]Сама торговля не отделилась еще совершенно от таких свойственных примитивному состоянию форм, как обмен дарами, с одной стороны, и разбой, пиратство —с другой, но тип деловых людей — пректеров (πρηκτήρες), добывающих прибыль морской торговлей, и притом не обязательно финикийцев, уже известен Гомеру (см.: Od., VIII, 158-164). [129]

Так или иначе, не приходится отрицать наметившихся важных экономических сдвигов, выражавшихся в постепенном отделении от земледелия специальных ремесленных и торговых занятий. И, очевидно, именно этими сдвигами была обусловлена обозначившаяся тогда же оппозиция город—сельская округа, оппозиция, указывающая на рождение нового, настоящего города.

Соответственно этой уже обозначившейся тенденции к переменам в области экономики, и даже еще более отчетливо, проступают новые тенденции и в сферах социальной и политической. Греческое общество на исходе IX в. до н.э. как оно рисуется нам на основании данных Гомера, — это рождающееся классовое общество, с рельефно выступающей множественной градацией в среде некогда равных общинников-сельчан.

Наверху социальной пирамиды — родовая аристократия, комплектующаяся из «богом рожденных» (διογενέες) и «богом вскормленных» (διοτρεφέες), как их определяет эпический поэт, царей-басилевсов и их сородичей, чье реальное господство опирается на традиционное верховенство знатных семей в общинах, на ведущую их роль в делах войны и на предоставленные им от общин и закрепленные в наследственное владение лучшие и большие наделы земли — теменосы (об этих привилегиях царей см.: Il., XII, 310 слл; обстоятельное описание царского надела —ibid., XVIII, 550 слл.). Ниже —масса простого народа, главным образом земледельцев, чье положение свободных общинников — крестьян и воинов — непосредственно зависит от сохранения полученных ими от общины земельных участков —клеров. Еще ниже —утратившие эти однажды данные им наделы «бесклерные мужи» (ανδρες άκληροι), бедняки, которых нужда заставляет идти к богатому и знатному соседу в поденщики, превращая, таким образом, в презренных и забитых батраков-фетов. И, наконец, на самом социальном дне —рабы, добытые войною или пиратством, используемые достаточно уже широко и в сельском хозяйстве (в садоводстве и скотоводстве), и в домашних работах, и для личных услуг. Их сравнительно патриархальное положение с точки зрения бытовой не исключает, однако, вполне определенного состояния рабства в принципиальном плане, поскольку господину, владеющему раЬами, возможно и распоряжаться ими, и творить над ними суд и расправу по собственному произволу (ср. расправу Одиссея над своими неверными рабами, Od. XXII, 390 слл.).

Множественность и пестрота социальных градаций в гомеровском обществе не должны, однако, затемнять главных, отчетливо различаемых и не раз подчеркиваемых в эпосе классовых отличий. Это, во-первых, в среде свободных людей — противоположение аристократии и простого народа, демоса (см. в особенности в «Илиаде», в сцене испытания войска, II, 188 и 198: царь, знаменитый муж, и человек из народа, βασιλεύς καί έξοχος άνήρ, и δήμου άνηρ), противоположение, которое оттеняется характерной, весьма разработанной социально-этиче-ской терминологией, выдающей аристократическую ориентацию эпического поэта. Знатные для него —мужи хорошие (άγαύοί), лучшие (άριστηες), доблестные (έσΰλοί), герои (ήρωες) par excellence, тогда как простолюдины — мужи плохие (κακοί), худые (χέρηες) и т.п. [130]Во-вторых, не менее отчетливое и по крайней мере столь же важное противоположение свободных и рабов (ср. метафорическое противопоставление в Il., VI, 455 и 463: день свободы и день рабства, έλεύΰερον ήμαρ и δούλιον ήμαρ). [131]Эти две оппозиции не то что намечают, а отчетливо уже обозначают заглавные социальные водоразделы античного рабовладельческого общества.

Глубокому социальному расслоению гомеровского общества соответствуют и другие важные признаки далеко зашедшего разложения традиционного общинного строя. Перерождение затронуло самое организационную структуру древнего общества: при видимом сохранении общинных форм организации в лице, в частности, таких подразделений верхнего уровня, как фратрия и фила (Il., II, 362-366), бросается в глаза отсутствие рода — этой важнейшей низовой ячейки первобытного общества. Род у Гомера — понятие генеалогическое, а не структурное; в общественной жизни его место вполне заступила другая и более прогрессивная ячейка — индивидуальная семья и хозяйство, ойкос. [132]Соответственно и в сфере собственнических отношений общинное начало сохраняется лишь в качестве некоего суверенного и регулирующего навершия (изначальное распределение земли между соплеменниками—Od., VI, 10; контроль над землевладением и землепользованием implicite может подразумеваться в сцене Il., XII, 421-423; выделение из общественного фонда теменосов для знати —Il., VI, 194-195; IX, 576-580; XII, 313-314; XX, 184-186), между тем как в повседневной реальности утвердился частновладельческий принцип. Причем этот новый прогрессивный тип владельческого права проявляется в отношении не только рабов и прочей движимости, но и земли, что находит выражение и подтверждение в стихийно развивающемся движении земельной собственности (ср. появление «бесклерных» и «многоклерных» людей—Od., XI, 490, и XIV, 211). [133]Соответственно и в сфере высшей уголовной ответственности наряду и на смену кровнородственной поруке и мести отчетливо выступает новый принцип личной ответственности и штрафа (ср.: для кровной мести— Od., XXIII, 118-122; XXIV, 430-437; для штрафа —Il., IX, 632-636).