Джон Робертс - Мировая история

С нарастанием человеколюбивых и миссионерских настроений в Англии, а также с появлением устоявшейся в министерстве по делам колоний традиции недоверия к требованиям поселенцев стало труднее забывать о коренном населении белых доминионов, чем американцам было смести со своего пути индейцев равнин. Все-таки в нескольких британских колониях концепции модернизма оказали свое влияние на беззащитные общества, не располагавшие доступом к техническим новинкам. Канадских индейцев и эскимосов отодвинули в сторону, чтобы открыть месторождения запада и северо-запада для освоения. Народы эти были относительно малочисленными, поэтому они не могли оказать того сопротивления, какое продемонстрировали в своей героической борьбе индейцы равнин, сражавшиеся за свои охотничьи угодья. Жителей Австралии тоже ждала кровопролитная судьба. Общество аборигенов – охотников и собирателей – потеснили из привычной среды обитания жители поселений, их племена настроили на вражду и насилие из-за непостижимой жестокости белых австралийцев, а принесенные ими заболевания стремительно косили коренное население. Первые десятилетия всех австралийских колоний обильно политы кровью истребленных аборигенов; последующие их годы печально известны пренебрежением к судьбе, запугиванием и эксплуатацией выживших коренных австралийцев.

В Новой Зеландии прибытие первых белых людей ознаменовалось появлением стрелкового оружия у народа маори, который сначала использовал его против соотечественников, нанеся им большой урон. Позже пришло время войн с правительством, поводом для которых послужило изгнание поселенцами народа маори с его родных земель. По собственному разумению министры правительства предприняли шаги с целью предохранения племенных земель от дальнейшей экспроприации, но с внедрением английских понятий частной собственности произошло дробление племенных вотчин и фактическая их утрата общинами к концу века. Численность маори тоже сократилась, но не настолько радикально, как численность австралийских аборигенов. В настоящее время маори насчитывается гораздо больше, чем в 1900 году, и их численность растет стремительнее, чем численность новозеландцев европейской расы.

Что же касается Южной Африки, то картина выглядит очень запутанной. Британцы с их покровительством обеспечили выживание некоторых коренных народов, дошедших до XX века на собственных землях предков практически в первозданном виде. Остальных с земли предков прогнали или просто истребили. Во всех случаях, однако, загадка ситуации заключалась в том, что в Южной Африке, как и везде, судьба коренных жителей всегда решалась европейскими пришельцами. Их физическое выживание зависело от налаживания равновесия интересов власти и ее экономических возможностей с потребностями и традициями поселенцев. Притом что на тот момент коренные жители могли доставлять большие военные неудобства (например, зулусы кетчвайо испортили на время жизнь колонизаторам, как и партизаны маори), самостоятельного сопротивления в большей степени, чем ацтеки тем же кортесам, они организовать не могли. Коренным народам, чтобы научиться сопротивлению колонизаторам, требовалось пройти обряд европеизации. Цену за основание новых европейских наций за морями всегда платили коренные жители, причем часто на пределе их способности.

Речь на этом еще не заканчивается. Остается головоломка собственного оправдания: европейцы наблюдали за всем происходящим со стороны и даже не пытались вмешиваться. Назвать всех европейцев огульно людьми испорченными и алчными представляется большим упрощением. Ответ должен лежать в складе мышления европейца. Как и представители многих других направлений культуры своего времени, европейцы считали, что только они заслуживают звания передового и цивилизованного народа и поэтому обладают правом на управление другими людьми. Однако вера европейцев в собственное превосходство часто достигала некоторой степени фанатизма, питаемого религией и этноцентризмом. Иногда такие воззрения служили основой примитивного расизма. Но гораздо чаще, особенно в Великобритании и во Франции с XIX века и позднее, они подталкивали на совершенствование мира, его рационализацию и преобразование в соответствии с европейскими понятиями прогресса. Убежденность в принадлежности к более высокой цивилизации не только служила разрешением на проявление хищнических привычек, чем раньше отличалось то же христианство, но и во многих случаях поддерживала настрой в духе крестоносцев. Европейцы свято верили в то, что они несут нечто лучшее этим слепцам, не видевшим собственное благо, когда им заменяли племенные права частной собственностью, превращали охотников и собирателей, носивших все свое добро с собой, в наемных работников или солдат.

Управление иноземными народами и чужими землями, осуществлявшееся европейцами, наглядно свидетельствует о том, что они управляли всем миром. Вразрез с нескончаемым спором по поводу того, чем был империализм и что он представляет собой сейчас, видится полезным начать с простого понятия прямого и формального господства одних людей над другими, какими бы расплывчатыми ни казались границы прочих видов власти над зарубежным для европейцев миром. При этом не следует ждать ни вопросов, ни ответов относительно причин или побуждений, на описание которых потрачено море времени, чернил и размышлений. С самого начала наблюдалось функционирование разнообразных и подвижных причин, и далеко не все проявлявшиеся побуждения выглядели неблагоприятными или самообманом. Империализм присущ не одной-единственной эпохе, он продолжался на всем протяжении истории; не считается он чем-то особенным для отношений представителей Европы с властями прочих государств по другую сторону морей, поскольку имперское правление распространилось по суше, а также через моря. Причем кое-кто из европейцев управлял иноземцами, и кое-кто из иноземцев управлял европейцами.

Как бы то ни было, в XIX и XX веках это понятие стали чаще всего связывать с европейской экспансией, и прямое господство европейцев над остальным миром к тому времени выглядело намного более очевидным фактом, чем когда-либо прежде, особенно потому, что европейцам сопутствовала мощь индустриализации и капиталистических рынков. Притом что американские революции послужили поводом для предположения об упадке европейских империй, создававшихся на протяжении двух предшествовавших веков, в последующую сотню лет европейский империализм удалось не только сохранить, но и даже придать ему большую эффективность. Процесс этот можно разделить на два отличных друг от друга этапа, а тот, что восходит приблизительно к 1870 году, вполне можно назвать первым. Некоторые из старинных имперских держав тогда продолжали зримо увеличиваться в размере; к таким империям отнесем Россию, Францию и Великобританию. Остальные остановились в росте или начали уменьшаться, как, например, Голландская, Испанская и Португальская империи.