Лев Вершинин - Дорога без конца (без иллюстраций)

Условия казались разумными, но Гунгуньяна отверг их, сказав посланцам, что «Это хорошо, но слишком поздно», и в феврале 1895 состоялось генеральное сражение при Марракуэне, которое нгуни проиграли, потеряв под пулеметным огнем более 300 бойцов. С этого момента звезда «императора» пошла на закат. Искусно маневрируя, Моусинью ди Албукерки сумел локализовать их в северных районах Газы, лишив свободы маневра, однако, поскольку расходы на войну все больше бесили Лиссабон, власти предприняли еще одну попытку договориться «по-хорошему».

В августе 1895 Гунгуньяне предложили еще один компромисс, предлагая сохранить жизнь и статус в обмен на ежегодную дань, «свободную разработку ценных металлов», постройку форта в Газе, выдачу «изменников» (примкнувших к нему вождей, присягавших Португалии) и введение подушного налога в пользу колонии. На сей раз Гунгуньяна сообщил, что готов принять все условия, но требует амнистии для всех без исключения, и Моусинью ди Албукерки специальным письмом ходатайствовал об удовлетворении этого требования. «Он король, - писал подполковник, - и ему понятно чувство чести. Требуя выдать тех, кто его поддержал, мы делаем умиротворение Газы невозможным. Поддерживаю его условие и прошу объявить всеобщее прощение». Тем не менее, требование «императора» удовлетворено не было. Военные действия возобновились, 8 сентября армия нгуни потерпела еще одно тяжелое поражение, а в самом начале ноября на берегах реки Кулела, в четырех милях от Манжакази, «столицы» Газы, главные силы «императора», примерно 8 тысяч воинов, попав под перекрестный огонь, рассыпались. Очень многие погибли, однако самому Гунгуньяне с телохранителями удалось уйти, и пока он был на свободе, считать войну завершенной никто не мог.

Впрочем, захват «императора» был только делом времени. В таких ситуациях всегда находится предатель. Нашелся и на сей раз, после чего Моусинью ди Албукерки, назначенный губернатором Газы и лично руководивший поисками, в середине декабря, имея при себе всего три десятка всадников, ворвался в деревню Чаймити и произвел арест. Это если коротко. Но коротко нельзя. Ибо детали поражают. Войдя крааль, где находился Гунгуньяна, - его солдаты держали ружья наизготовку и 200 телохранителей Льва-И-Сына-Льва ничего не могли сделать, - подполковник, обнажив саблю, произнес: «Вы мой пленник, Дом Рейналду. Но я не стану заковывать вас. Если вы желаете сопротивляться, возьмите копье или палицу, - я к вашим услугам, а мои люди вмешиваться не станут». После этого, вспоминает один из солдат, «стало очень тихо. Вождь посмотрел на нас, надолго задержав взгляд на его превосходительстве, нахмурился, словно размышляя, и наконец, вскинув руку к небу, крикнул «Байете, баба!». В тот же миг его люди, побросав копья, упали на колени».

Комментируя этот совершенно, согласитесь, потрясающий, словно из XVI века выпавший эпизод, решительно все исследователи сходятся в том, что о трусости не может быть и речи: Гунгуньяна мастерки владел и копьем и палицей, не раз лично участвовал в поединках с вождями зулу, всегда выходя победителем, он был ровесником португальца и, несмотря на полноту, в прекрасной форме. Таким образом, его капитуляция, - именно в такой форме, да еще и с выкриком «Славься, отец!», по традициям нгуни положенным только королям, - означали, скорее всего, что-то особое, понятное только им двоим, и нет нам смысла гадать.

Как бы то ни было, с «империей Газа» было покончено. Большинство бойцов нгуни сложили оружие, и только Мангуигана, «маршал» плененного вождя, собрав самых упрямых, сражался еще около двух лет, нанося ущерб бюджету метрополии и мешая «Компании де Мозамбик» осваивать внутренние районы страны. После его гибели в бою при Маконтене голова по приказу Моусинью ди Албукерки была отрублена и помещена в банку со спиртом, которую затем отдали матери «маршала», чтобы она могла похоронить останки сына с почетом, и на том, не считая мелких стычек, наступил, как определяют португальские историки, «долгий мир».

Гунгуньяна же, казни которого истерически требовала пресса, казнен не был. Закованного в цепи, его привезли в Португалию и провели по улицам Лиссабона, после чего, получив «королевскую пенсию» бывший хозяин Газы жил в Алгарви, а затем, поскольку в сухом климате хворал, вместе с семью женами, «наследным принцем» Годиде и еще двумя взрослыми чадами был перевезен на Азорские острова, в королевскую резиденцию. Где играл в бильярд, который ему понравился, освоил гольф, много гулял и умер в 1906-м, в возрасте 56 лет, на 4 года пережив своего победителя, при непонятных обстоятельствах погибшего в Лиссабоне.

К слову сказать, конный памятник Моузинью ди Албукерки, стоявший на центральной площади португальского Лоренсу-Маркиша, стоит и по сей день, несмотря на то, что город давно называется Мапуту. Попытка снести ее, предпринятая сразу после объявления самостийности, вызвала среди чернокожих массовые протесты: память традиционного общества долга и люди вспомнили, сколько семей в свое время спас португалец от зулу, да и о многом другом, за что памятники не сносят, но ставят. Поэтому монумент просто перенесли в центральный парк, где бронзовый всадник так и сидит себе, как при старом режиме, на боевом коне с саблей наголо, всего в 400 метрах от памятника Гунгуньяне.

Эпическая сцена капитуляции Гунгуньяны перед Мосинью ди Албукерки и не менее эпическое вручение, - под рев военных труб! – головы Мангуиганы его матери для торжественного погребения по обычаям предков стали прощальным салютом, вернее даже, реквиемом по эпохе. Время старой, неспешной, жившей по средневековым понятиям Португалии необратимо истекало, задержавшийся в пути капитализм пер вперед, ломая все, что хоть как-то мешало, вплоть до монархии. В 1908-м невесть откуда возникшие «революционеры» убьют короля и наследного принца, в 1910-м бизнесмены и вовсе объявят Республику, где будут уже полноценными, ничем не связанными хозяевами.

Сравняться с Англией, Францией и прочими мастодонтами, естественно, никто не мечтал, но обогащаться желали все, - и в новых реалиях напичканные таблицей Менделеева недра колоний сулили невероятные барыши. Но даже и по старинке, просто на плантациях, барыши все равно ошеломляли: вошедшее в моду какао давало сумасшедшие прибыли, если, конечно, вложения были минимальны. А чтобы вложения были минимальны, нужно было максимально удешевить рабочую силу, исключив всякое с ее стороны несогласие. То есть, вернуть рабство. Но, ясное дело, красиво, по-современному.

Вот так, на рубеже веков возникла система «контрактации», в рамках которой любой чернокожий, не способный заплатить налоги, мог их «добровольно» отработать. Типа как в Свободном Государстве Конго, куда португальские чиновники и бизнесмены ездили перенимать опыт. И деться местным было некуда: ежегодно воинские части посещали ангольские деревни, «законтрактовывая» указанное центром количество свободных людей и приводили их в Луанду. А там бедолагами забивали трюмы кораблей и, не выпуская на палубу до самого конца рейса, везли пахать на плантации «острова смерти» Сан-Томе, откуда через год (обычный срок «контракта», списывавший задолженность по налогам за два года) возвращался, в лучшем случае, один из пяти.