Лев Вершинин - Дорога без конца (без иллюстраций)

«Все утверждают, - пишет отец О´Флаэрти, - что раньше было хуже, а что касается Мутесы, то по характеру своему он был склонен к великодушию. Видимо, так оно и есть: во всяком случае, о своем первом катикиро (премьер-министре), которого пришлось убрать в ходе борьбы за власть, он не просто вспоминал с грустью, - «Кайира дал мне трон и спас меня, когда мои братья хотели этот трон захватить. А когда я стал кабакой, все бами моего отца презирали меня как слабака. Кайира — нет, не презирал», - но всегда покровительствовал его родне, награждая ее и возвышая».

С тем, что в Межозерье кабака Буганды всех богаче и сильнее, не спорил никто. Воевать с ним боялись, да после того, как в 1869-м он, вмешавшись в дела Буньоро, сделал тамошним омукамой «принца» Кабарегу, стало и некому. Скот, как писали, невозможно было сосчитать, имелась (личное нововведение кабаки) регулярная армия с кадровым костяком, иерархией и дисциплиной, а также флот; ценя и любя огнестрельное оружие, Мутеса привечал купцов с Занзибара, щедро платя им рабами и слоновой костью, но держал в руках, не позволяя, как в иных краях, укрепиться и обнаглеть.

Будучи любознателен, заинтересовался Кораном и принял ислам, однако, к огорчению обрадовавшихся было гостей с побережья, никаких льгот и привилегий, будучи убежденным протекционистом, им не даровал, а в 1862-м в Буганде появился первый белый, - Джон Хеннинг Спик, один из «великой десятки», - и у кабаки появился новый предмет для интереса. Сам по себе цвет кожи никого не поразил: легенды о неких багунси, «белых людях», когда-то живших у Озер, а потом ушедших, но обещавших вернуться, в Баганде ходили издавна, однако любознательный Мутеса часами расспрашивал гостя из Англии о Европе, ее обычаях, верованиях и тэдэ.

В итоге они настолько поняли друг друга, что Спик, уходя, подарил черному другу семнадцать ружей, по тем временам, дар бесценный, и расстались они, сказав друг другу не «прощай», но «до скорой встречи», - которая, правда, оказалась не скорой, - а кабака продолжил руководить, все больше покровительствуя мусульманам. Пока внезапно, лет через 7-8 после визита Спика, не заявил, что заблуждался и возвращается в лоно, публично принеся жертву Праотцу Катонду и его детям, а на всех, кому не понравилось, - то есть, мусульман-неофитов, - наложил опалу с репрессиями.

Прихоть? Отнюдь. Мутеса, бесспорно, был из числа желавших странного, но в первую очередь, при любых раскладах оставался политиком и политика диктовала линию поведения, а объективная реальность чем дальше, тем больше делала ориентацию на Занзибар опасной. То есть, сам по себе Занзибар могучему кабаке не угрожал и угрожать не мог, - лихие купцы разбойники вроде Типпу Типа, о котором шла речь в «конголезском» цикле, обустраивать в Буганде свои «княжества» не рисковали, - зато с севера к Озерам подступала угроза более чем реальная. В сопредельных землях уже обосновались египтяне, возникла Экватория (подробно о ней в «суданском» цикле) и Гордон-паша не собирался останавливаться на достигнутом, а исламизированная аристократия Буганды была естественной его опорой в этом богоугодном деле.

До рубежей страны новым гостям было, правда, пока еще далеко, но соседу, - тому самому Кабареге, которому Мутеса помог в свое время стать омукамой Буньора, - египетские войска уже начали доставлять серьезные неприятности. Правда, Кабарега, заранее сообразив, к чему дело идет, успел как-то подготовиться, создав по примеру Мутесы постоянное войско в 5 тысяч бойцов и потренировав ополчение, но вооружение его отрядов, да и выучка, не шли ни в какое сравнение с оружием и выучкой египтян, за спинами которых к тому же стояла, не очень, правда, афишируясь, Великобритания.

Так что, когда в январе 1872 дошло до реального дела, Кабареге поначалу пришлось туговато: 500 египетских стрелков легко дошли до его столицы, Масинди, захватили ее и сожгли, заодно разрушив и пару десятков поселений. На чем, правда, крупные успехи и завершились. Одним ударом, как предполагалось, уничтожить Кабарегу не удалось, и тот, умело уведя главные силы в леса, начал «малую войну», очень быстро поставившую неприятеля в тупик до такой степени, что египтяне (вернее, британские военспецы, находящиеся при них) сочли за благо отступить, - но через несколько месяцев появились снова. Уже не как завоеватели, но как «союзники» некоего Руйонго, кузен омукамы, считавшего себя несправедливо обойденным, - и Масинди был захвачен повторно, а Кабарега объявлен низложенным.

Впрочем, больше на словах, чем на деле. Власть «законного» по версии интервентов омукамы ньоро не признали, напротив, войско Кабареги пополнилось сотнями добровольцев, и «малая война» в Западном Приозерье пошла по второму кругу, а когда в 1874-м Гордон-паша, решив поставить все точки над i, лично повел войска на «окончательное решение» вопроса, сопротивление, и без того ожесточенное, стало всенародным. Потери интервентов росли, изловить Кабарегу не получалось, и в конце концов, в 1879-м части Экватории вновь покинули Буньоро, теперь уже надолго.

И все это время, ни на миг не ослабляя внимания, Мутеса, официально объявивший нейтралитет, наблюдал за происходящим, негласно подбрасывая соседям оружие, а открыто, вполне официально развернув максимально масштабную «дипломатическую войну» в поддержу Кабареги, пытаясь доказать Гордону-паше, с которым поддерживал постоянную переписку, - естественно, с полным расшаркиванием, - что тот ведет себя неразумно. Более того, может невзначайспровоцировать никому ненужный конфликт с неясными перспективами. Читая его послания этого периода (они опубликованы и даже переведены на русский), трудно не испытать почтительное восхищение: они исполнены на столь высоком уровне, что могли бы, пожалуй, сделать честь любому европейскому МИД.

Очень тонко, очень изящно, по форме учтиво, а по сути с явной угрозой, Мутеса выражал глубокую озабоченность и разъяснял, что лично он дорожит нейтралитетом и вообще в стороне от египетско-буньорских разборок, а кроме того, опять принял ислам, однако при всем том, - это уже в марте 1878, Эмину-паше, которого Гордон, став губернатором Судана, оставил в Экватории, - «если твои солдаты сражаются с Кабарегой —значит, они сражаются со мною. Я не хочу воевать; я хочу только мира и торговли, но от меня не все зависит». С массой комплиментов англичанам («Мой друг Спик») и Египту («По воле Аллаха»), - и в конце концов, натиск ослаб: после второго (1875-й) явления в Буганде Спика и его доклада, в Лондоне решили, что есть смысл обойтись без войны, а зайти с черного хода, выключив из игры Каир и сделав ставку на «мягкую силу».

Чтобы понять суть дальнейшего, нужно лучше понять Мутесу, и тут, вместо того, чтобы что-то говорить от себя, есть смысл предоставить слово Эдгару Линан де Бельфону, личному представителю Эмин-паши, прибывшему из Экватории, чтобы разрулить «буньорский кризис». Он провел наедине с кабакой много часов, сперва сугубо официально, потом в приватной обстановке. Можно сказать, они даже сдружились, и в своих очень подробных докладах шефу месье Линан сообщал, что