Лев Вершинин - Дорога без конца (без иллюстраций)

Но халиф был не в том положении, чтобы бояться. Ко всем прелестям кризиса, на Судан обрушилась еще и засуха, сулившая в близком будущем голод, а рассказы о богатстве эфиопских монастырей пьянили душу, да и тучные земли северо-запада Эфиопии очень не помешали бы в смысле наделения новыми имениями шейхов баггара и прочих бедуинских племен. Поэтому вряд ли можно считать вторжение эмира Мухаммда вад Арбаба на территорию Империи и разграбление им древнейшего монастыря Махбэрэ-Сылласе случайностью.

Да, в общем, учитывая, что сокровища были тотчас отправлены в казначейство, а на требование выдать святотатца последовал холодный отказ, и «вряд ли» тут неуместно. Хальфе, знавшему, что у ныгусэ нгести начались неприятности в приморье с «какими-то белыми, но не англичанами», нужен был casus belli, и он его получил: в январе 1887 войско эфиопов, войдя в пределы подвластных махдистам земель, порвало в клочья войско оскорбителя святынь и уничтожило его самого.

После этого отряды баггара ворвались в западные области Эфиопии, круша все и разграбив несколько эфиопских караванов, а купцов отправил в цепях в Омдурман. Впрочем, эта история уже подробно рассказана, - правда, в христианской версии, - в соответствующей главе «эфиопского» цикла, поэтому буду максимально краток. По канонам места и времени, после обмена любезностями началась переписка. Послания императора были исполнены дружелюбия, написаны в самых изысканных выражениях, на двух языках, причем арабский вариант начинался с воззвания к Аллаху, и предлагалось в них, поскольку «обиды уравновешены», забыть вражду и более не обострять.

Зато Абдалла хамил: не возражая против мира, он требовал, чтобы «главный эфиоп» не только вернул всех пленных и заплатил за кровь, но и принял ислам.При этом, даже не касаясь содержания, предельно оскорбительные формулировки, использованные в письме, да и почерк, которым оно было написано (важный в тех местах дипломатический нюанс) означали «идару», исламскую разновидность ультиматума, предполагающего полную капитуляцию противника. Это означало, что войну в Омдурмане считаю уже идущей, а главнокомандующим Хальфа назначил человека, которого считал почти братом – своего раба Абу Анга, командира «черной гвардии», одержавшего столько побед, что считался в Судане непобедимым.

И темнокожий раб в очередной раз подтвердил свою репутацию, в начале 1888 разгромив Западную армию Империи и разграбив сотни монастырей, а также Гондэр – древнюю священную столицу Соломонидов. Добыча была огромна: только под золото и серебро в монетах и слитках пришлось выделить соответственно 49 и 11 верблюдов, а насчет пленников, скота, продовольствия и прочего, у Абу Касуми написано кратко – «не в силах человеческих было взвесить и посчитать».

Судан ликовал. Толпы пели и плясали на улицах, а у Хальфы появилась возможность заткнуть самые зияющие дыры в бюджете. Жителям Омдурмана и крупнейших городов раздавали просо, наиболее влиятельные сановники и эмиры получили ценные подарки, были выплачены задолженности чиновникам. Но все это лишь распаляло аппетит, тем паче, что голод, которого опасались, уже пришел и был он страшен, а значит, трофеи требовались позарез; казначейство уже даже сверстало бюджет на следующий год, вложив в статьи дохода содержимое казны и складов Эфиопии.

Со своей стороны, царь царей, войны не боявшийся, ибо побеждать умел, но не хотевший, сделал последнюю попытку пробить стену, написав еще раз. Очень откровенно назвав кошку кошкой: «Если я приду в твою страну и убью бедняка, а потом ты придешь в мою страну и убьешь бедняка, какая от этого польза? Общие, настоящий наши враги - европейцы. Разбив нас, они не пощадят и нас, покорив нас, примутся за вас. Лучше пусть мои купцы выгодно торгуют на твоих рынках, а твои купцы получают прибыль на наших. Это выгодно нам обоим. Ведь и предки у нас общие, и кровь в наших жилах одна, и если мы станем убивать друг друга, что же в этом хорошего? Давай жить дружно».

Очень, согласитесь, разумные слова, - но для того, кто хочет услышать, а Хальфа вовсе не собирался прислушиваться к голосу разума. В ответ он только повторил «идару»: либо переход «главного эфиопа» в ислам, присяга, дань – и тогда братство, либо война. И царей царей, уставший терпеть, на сей раз ответил кратко: «Будь по-твоему. Я иду!».

О дальнейшем – совсем коротко, а где искать подробности, уже сказано. Спешно, с уступками замирившись с итальянцами, взбешенный Йоханныс IV, никогда в жизни не терпевший поражений, развернул армию и, пополняя её по пути, двинулся на махдистов, публично поклявшись «стереть само имя дервишей с лица земли». И в Омдурмане забеспокоились, а когда в Мэтэмме, пройти мимо которой было невозможно, скоропостижно скончался Абу Анга, беспокойство перешло в страх.

По рассказам Рудольфа Слатина, в какой-то момент халиф, по натуре совершенно не истеричный, запаниковал. Его мучили ночные кошмары, ему казалось, что совершена ошибка и гибель близка. Что, скорее всего, и случилось бы, - царь царей вел под своими знаменами 130 тысяч пехоты и 20 тысяч конницы, а у защитников Мэтэммы не было и половины от этого числа, - и даже на Аллаха особой надежды не было.

Однако Аллах не выдал. Уже фактически выиграв тяжелейший бой, царь царей был тяжело ранен шальной пулей и кто-то крикнул, что он убит, после чего очевидная победа превратилась в разгром и бегство. Голову Йоханныса торжествующий эмир Заки Тумаль отослал в Омдурман, туда же потянулись вереницы обозов: сами пораженные чудом, махдисты, тем не менее, не теряли времени даром, грабя оставшиеся без всякой защиты земли Империи.

Ликование в Судане зашкалило за все мыслимые рамки, люди забыли даже о жутком голоде, унесшем десятки, если не сотни тысяч жизней, Абдалла молился сутками напролет, в полной уверенности, что Аллахом дано знамение и теперь ему подвластно все. Что это не так, он понял лишь позже, осознав цену победы, а цена была чудовищна: в сражении за Мэтэмму пали лучшие, самые отборные и закаленные подразделения джихадии, в том числе, почти поголовно, «черная пехота» Абу Анги, и как указывает сэр Уинстон, «больше никогда халифу не удавалось собрать такую сильную армию».

Справедливости ради, уточню: в смысле количества, когда приткнуло, все-таки удалось, но былого качественного уровня достичь, в самом деле, уже не смогли. Это, однако, прояснилось потом, а пока что, - как считается, в полном упоении от невероятной удачи, - Хальфа принял решение взяться за Египет, официально заявив, что раньше он не чувствовал себя в силах бросить вызов «туркам» на их земле, то теперь все изменилось, предсмертное желание Махди исполнится, Дельта будет освобождена от «красных мундиров» и он лично прочтет хутбу на мимбаре главной мечети Каира.