Лев Вершинин - Дорога без конца (без иллюстраций)

На самом деле, события лета 1885 в Хартуме иначе как военным переворотом не назовешь. По правилам-то, за которые все, в том числе, и Хальфа ратовали, полагалось подготовить и провести съезд уммы, дав время всем желающим собраться, выслушать программы соискателей высокой должности халифа, обсудить их и проголосовать. Однако у Абдаллы были совсем иные планы, и в отличие от Махди, любившего прощать даже тех, кто покушался на него, если раскаяние казалось ему искренним, а человек перспективным, его первый ученик никаких комплексов не имел.

Впрочем, человек с комплексами не смог бы удержать ситуацию под контролем – если с Махди все было понятно (его статус Божьего человека никем не оспаривался), то теперь для комбинаций и амбиций открылся широчайший веер возможностей. В связи с чем, взяв под контроль столицу, Хальфа еще не имел никаких гарантий, что победил: Государство Бога, по сути, было «мягкой конфедерацией» регионов, контролируемых элитой полевых командиров, и традиционных княжеств, признавших Махди, а каждый эмир и каждый князек оброс громадными кланами клиентов и вассалов. И все они, заслуженные и безупречные, если и не претендовали на власть в центре, совершенно не собирались подчиняться кому-то всерьез, с уплатой налогов, право смещения и так далее.

Решить эту задачу как можно скорее было делом самой первой важности, и халиф имел план ее решения. Так что, тело Махди, закутанное в белейший лен, только еще опустили во временную могилу, волнения в городе еще не утихли, а в провинции уже мчались отряды баггара – принимать присягу и ликвидировать потенциальную опасность, в первую очередь, как правильно понимал новый руководитель, исходившую от «шерифов», родственников Махди.

Особо не церемонились, предлогов не искали: один из кузенов покойного, удачливый и любимый в войсках полководец, был «случайно» убит при задержании, несколько других арестованы, вывезены в Омдурман и брошены в зиндан «до вразумления». Кто уцелел в связи со старостью, молодостью и незначительностью, получили хлебные синекуры без допуска к политике. Примерно по той же схеме отработали и бедуинских шейхов, - джаалин и других, - конкурировавших с баггара. Уполномоченные центра вели себя преднамеренно грубо, чуть ли не хамили гордым аристократам в лицо, а когда те «грешили гордыней» или что похуже, карательный отряд, стоявший поблизости, наводил порядок по полной программе, угоняя выживших в Омдурман.

Стремительность, помноженная на жестокость, напугала многих. После первых расправ, наместники, чем-то не нравившиеся Хальфе, стремглав мчались на ковер, присягали на Коране, целовали высочайшую руку и отправлялись на новые места службы. А на их место, - вопреки нерушимым ранее канонам, даже если речь шла о племенах и кланах, - назначались проверенные люди из баггара.

Такая методика, как быстро выяснилось, решала многое, но, естественно, наличных сил клана Таиф не хватало, а рассылать все из Омбурмана в области халиф, оставшись только с базингерами, без чего-то, уравновешивавшего «черную гвардию», халиф полагал опасным. В связи с чем, практически сразу же началась вербовка людей таиша, - особенно клана Джубарат, к которым принадлежал сам Абдалла, - по программе переселения.

В обмен на готовность бросить родные места, эмиссары центра сулили родичам халифа все: лучшие земли, высокие должности, красивые дома, толстозадых «белых» баб, сколько угодно роскоши и полный иммунитет, чтобы ни творили. В итоге, соблазнились семь тысяч бедуинов, весь клан плюс родственные, и правительство обеспечило процесс всем, от продовольствия до транспорта. В столице для них освободили целый район, выселив жителей из престижных домов, выделили лучшие пастбища для выпаса боевых коней, верблюдов и прочей живности, а шейхам подарили обширные имения, изъятые у местных, обязанных теперь работать за еду, кроме всего, даровав право на «отступления от скромности».

Рядовым «ревнителям благочестия» имений не досталось, зато им позволялось все: самоуправство и грабежи рассматривались не шариатским, а клановым судом с понятными вердиктами, - так что, очень скоро население столицы и понаехавшие взаимно возненавидели друг друга. Что и требовалось доказать. Теперь в столице возникло целое сословие храбрых и беспощадных головорезов, благополучие которых целиком зависело от благополучия халифа и наоборот.

Баггара контролировали джихадию, уравновешивали влияние базингеров, их гарнизоны стояли в провинциях, надзирая за поведением местных властей, а при каждом эмире и наместнике постоянно пребывали вакилы (комиссары), - тоже из баггара. На всякий же случай, была проведена кампания изъятия оружия, которым при «турках» разрешалось иметь всем; теперь, - разумеется, «в интересах повышения обороноспособности», - весь огнестрел до востребования хранился в государственных арсеналах.

В общем, в течение года все правители областей, кроме нескольких окраинных, где жили совсем уж дикие кочевники, были заменены на баггара или обзавелись вакилами с правом подписи и штатом осведомителей. Если какой-либо эмир, пусть даже лояльный, становился богаче и влиятельнее, чем следовало, он автоматически попадал в ранг «возможного мятежника», после чего, в зависимости от симпатий к нему халифа, должен были либо «подарить Аллаху» две трети имущества и уехать на новое место, либо сесть в зиндан «до вразумления», либо просто умереть.

Равным образом, если какое-то племя, по мнению шейхов Таиша, начинало представлять опасность для баггара, его превентивно «усмиряли» до тех пор, пока не переставали считать угрозой. И какое-то время такой подход себя оправдывал. Сбой случился только в Дарфуре, где местные элиты были очень тесно связаны с семьей Махди, назначившим наместником «принца» Юсуфа Ибрагима из местной династии Кайра.

Юсуф отказался подчиняться, каратели-баггара разорили область, убили мятежника, увезли в Хартума «принца» Али Динара, выселили множество фуров, но провинцию не замирили: начиная с 1886 в западных областях Хартум вообще никакого влияния не имел, а карательные экспедиции исчезали бесследно. Разве что султан Раббех, о котором уже шла речь в «чадском» цикле, признал себя последователем Махди, но толку от этого не было, ибо он, вместо того, чтобы бороться за интересы центра, ушел в Сахару. Отбилось, формально присягнув Омдурману, и горное «царство» Такали, а в Нубии, некогда колыбели восстания, народ просто побежал на север, к цивилизованным египтянам.

Впрочем, все это Хальфа рассматривал как частности. Главное было сделано: армию очистили от «ненадежных» египтян и нубийцев, арабы и бедуины не баггара отправились служить на периферию, где всегда было неспокойно, власть халифа «сделалась крепче скал Джебель-Джезира», так что «любезные Аллаху» клан Джаджарат, племя Таиф и баггара в целом невозбранно пользовались плодами революции. В первую очередь, бывшими имениями «турецких» латифундистов. Что, естественно, крайне не нравилось феллахам, воевавшим совсем не за это, однако даже размышления на сию тему, не говоря уж о призывах к чему-то, карались секим-башка прямо на месте.