Лев Вершинин - Дорога без конца (без иллюстраций)

Казалось бы, долг платежом красен, - ведь немцы порядочный народ и всегда платят по счетам. Однако не сложилось. Безусловно, Берлин, в отличие от Лондона, не действовал с особым цинизмом, некий политес соблюдал, но с самого же начала стало понятно, что он не опора. Объявив о поддержке «правительства, представляемого законным президентом», Рейх, тем не менее, играл грязновато. Как закрывая глаза на поставки им оружия частными лицами, так и отказом продать Бальмаседе выставленный в это время на торги броненосец, появление которого у берегов Чили мгновенно изменило бы расклад.

Иными словами, решение было принято, и приняли его на самом верху, так что, когда к чилийским берегам в январе двинулась из Китая немецкая эскадра, барон фон Маршаль, der Reichsaußenminister, телеграфировал барону фон Гутшмидту, посланнику в Чили: «Прошу указать начальнику нашей эскадры, чтобы он избегал занимать позицию, враждебную партии конгресса, если придется выступить в защиту германских интересов», - но, видимо, были и некие секретные инструкции, потому что эскадра вела себя не просто «не враждебно партии конгресса», а подчас прямо ей подыгрывала. Но, правда, в основном, в плане логистики, огня так ни разу и не открыв.

Почему так? В частности, и по финансовым соображениям. Гильермо Матте, чилийский посол в Берлине, представляя, кроме Отечества, еще и одну из крупнейших отечественных банкирских семей, успел завязать полезные связи, пролоббировать юизнесы, а поскольку семья Матте входила в пул спонсоров путча, в случае победы президента солидные немецкие люди могли понести вполне реальные убытки. Но главное все-таки не в этом.

Значительно позже было опубликовано письмо барона фон Гутшмидта руководству от 29 января, фактически, отчет о ситуации, очень подробный. «К партии конгресса, - сказано там, - принадлежат крупные банкиры, большинство шахтовладельцев и крупных земельных юнкеров, вообще представители классов, являющихся ведущими в стране… Если бы им было нанесено поражение, они были бы разорены, их владения конфискованы и вообще произошел бы переворот всех имущественных отношений с вытекающими отсюда последствиями».

И вывод: «Если победит конгресс, нынешняя линия останется в нынешнем положении, возможно, изменится в сторону улучшения. Если бы победит правительство, Чили вероятно окажется под властью черни во главе с диктатором, планы которого могут огорчительно изменить картину в этом полушарии».

Так вот, на этом письме есть две пометки: NB напротив «в сторону улучшения», а «изменить картину в полушарии» подчеркнуто красным карандашом. То есть, имперский министр, пропустив красоты стиля, понял суть. Страшилки насчет «черни», «диктатора», тем паче, «переворота всех имущественных отношений» его совершенно не заинтриговали. А вот «улучшение» и «картина в полушарии» - иное дело. И совершенно не бином Ньютона, почему.

В то время Рейх уже распахивал крылышки, присматривался ко всему, что плохо лежит на планете, от Африки до Полинезии, но еще не осмеливался по-настоящему бодаться с Англией. С Парижем – не исключалось, но к Лондону относились с уважением, хотя, конечно, и конкурировали, однако лишь там, где это казалось возможным. А выбить прекрасных сэров из Чили, где они плотно-плотно пустили корни, возможным не представлялось, зато, заняв правильную позицию в данном кризисе, немцы гарантированно сохраняли связи со старыми чилийскими партнерами, заодно и оказывая Англии добрую услугу, попросту обязывающую их потесниться. Победа же президентской команды, при всех симпатиях, означала приход в регион зверя, желавшего кушать все в одиночку, ни с кем не делясь. Поскольку, сами понимаете, доктрина Монро.

Как мы уже говорили, первая попытка США внедриться в регион, - на пике Тихоокеанской войны, - оказалась комом. По разным причинам, но, правду говоря, даже не погибни президент Гарфилд, после чего «линия Блейна» ушла в тень, вряд ли тогда, в 1881-м, могло бы получиться что-то путное. Штаты ведь, хотя рванули вперед резко, еще не вполне отошли от последствий Гражданской, имели массу нерешенных внутренних проблем, и миссию Стивена Хёрблата, объективно говоря, можно считать если и не авантюрой, то, во всяком случае, пристрелкой, первой ласточкой большой программы.

Нынче же звезды сошлись куда удачнее. За десять лет дядя Сэм окреп, нарастил мышцу, окончательно определился с меню, и готов был потягаться с кем угодно. Хотя, конечно, слегка и переоценивал свои силы, но уже именно что слегка, - и на Панамериканской конференции 1889 года о «большой, дружной семье американских стран, которые вправе рассчитывать на заботу уже вставшего на ноги старшего брата» было сознательно заявлено в тоне, рассчитанном на то, что в столицах Старого Света ни у кого не останется иллюзий.

Тем паче, что во главе Госдепа опять пребывал Джеймс Блейн, возращенный в большую политику президентом Гаррисоном, а взгляды м-ра Блейна за десять лет ничуть не изменились. А Патрик Иган, его назначенец в Сантьяго, как мы уже знаем, рассматривал свое назначение не только как важную службу новой Родине, но и как возможность отомстить Королевству за обиды, нанесенные его родной Ирландии, за которую он дрался и едва не угодил в петлю. И уж с м-ром Иганом у президента Бальмаседы было полное взаимопонимание.

Дело в том, что «Канатоходец» реально видел Чили великой державой. Пусть в региональном масштабе, - прожектером не был ни в коем случае, - но великой. Доминирующей, разделяющей и властвующей. И у него были все основания, потому что по потенциалу, по ресурсам, по темпам роста, по развитию инфраструктуры, наконец, его страна на тот момент опережала даже некоторые европейские страны, причем не только из числа аутсайдеров, вроде Португалии или Греции, но и, скажем, борзо рвавшуюся в «новые сверхзвезды» Италию. Она могла, - а по мнению президента, должна была, - играть большую роль, нежели роль сырьевого придатка, пусть даже при крупнейшем игроке мира, и пусть даже привилегированного.

Этого, кстати, как раз и не могли понять в Англии, вполне серьезно рассматривая сеньора Бальмаседу, как «не вполне нормального мегаломана», как однажды назвал его м-р Харви, партнер «полковника» Норта, в приватном письме старшему компаньону. Добавляя, что «ничем, кроме душевной болезни, этого не объяснишь. Чили имеет то, чего не имеет никто. Мы платим честные налоги и пошлины, мы не диктуем правила жизни, чилийское высшее общество, и это известно всем, часть высшего общества Англии, часть нас самих, так почему же, с какой же стати этот сеньор требует большего, чем то, что уже есть?».

У американцев же, - еще раз напоминаю: речь не о тех Штатах, которые мы знаем, а о Штатах конца XIX века, - понимание было. В Вашингтоне видели разницу между Чили и разнообразными «анчуриями» (как, кстати, и в случае с Парагваем), оценивали деловой подход чилийцев к любой повестке дня, их практицизм и хватку, и проект отношений с Сантьяго выработали особый, подразумевавший некий симбиоз. Но это опять же отдельная тема, - просто зафиксируем, - а Бальмаседа, со своей стороны, внимательно изучая американский опыт, еще до избрания пришел к выводу, что, как когда-то говаривали в рекламе, при всем богатстве выбора, альтернативы нет.