Адам Бромке - Коммунистические государства на распутье

Неспособность СССР воспользоваться, казалось бы, идеальными условиями для распространения коммунизма в Латинской Америке можно объяснить двумя причинами. Как показывает история, Россия стремилась осуществлять свою экспансию в Европе, на Дальнем Востоке и на Среднем и Ближнем Востоке. Латинская Америка была далека от сферы ее непосредственных интересов, и только после второй мировой войны, когда Соединенные Штаты стали бастионом Западного союза, Советский Союз обратил свое внимание на остальную часть западного полушария. Что касается Сталина, то Латинская Америка ничуть не интересовала его, и было бы совершенно непохоже на него, если бы он вдруг стал активно поощрять возникновение латиноамериканского коммунистического государства и, таким образом, создал бы ситуацию, которую не смог бы контролировать целиком к полностью.

В годы, последовавшие после смерти Сталина (1953 год), Советский Союз начал пересматривать свою политику по отношению к Латинской Америке. Первые пробные шаги были сделаны с целью выяснения, нельзя ли получше воспользоваться подспудными антиамериканскими и революционными настроениями в западном полушарии. Ярче всего новая политика проявилась в Гватемале, где участие коммунистов в местной политике в 1953 году приняло наиболее боевой, антиамериканский характер. В том же году первый значительный заем латиноамериканской стране был предоставлен Советским Союзом Аргентине в связи с заключенным с ней торговым соглашением на сумму 150 миллионов долларов.

Можно сказать, что на латиноамериканскую политику Хрущева повлияли два главных фактора. С одной стороны, Советский Союз мот укрепить свои позиции, лишив Соединенные Штаты поддержки их латиноамериканских союзников, но, с другой стороны, нельзя было забывать и об опасности непосредственного ядерного столкновения с Соединенными Штатами. Эта политика согласовалась с общим советским курсом, выработанным в 1956 году на XX съезде КПСС и указанным в Московской декларации 1957 года где нейтральные страны и национально-освободительные движения впервые были признаны силами, действующими в пользу мира.

В 1960 году отношения между Советским Союзом и Латинской Америкой достигли поворотной точки. Быстрое ухудшение кубинско-американских отношений и фактическое прекращение торговли США с Кубой дали Хрущеву отличную возможность усилить советское влияние в этом районе. Кубинская революция могла быть использована для подтверждения его тезиса о том, что слаборазвитые страны будут тяготеть к советскому блоку, поскольку последний должен превзойти Запад в деле удовлетворения их экономических и идеологических нужд. Кроме того, ожидалось, что объединение с «фиделизмом» будет полезно акциям Советского Союза в Латинской Америке.

Кубинская революция не только открывала перед Хрущевым великолепные возможности; она явилась вместе с тем и суровой проверкой политики мирного сосуществования. Сорвавшаяся в мае 1960 года парижская встреча в верхах привела к усилению нажима на Хрущева изнутри китайско-советского блока. Ему не удалось достигнуть такой договоренности с президентом Эйзенхауэром, которая могла бы уменьшить угрозу ядерной войны и все же не помешала бы Советскому Союзу свободно расширять сферу своего влияния в афро-азиатских и латиноамериканских странах. Пример Кубы должен был выявить, сколь велика поддержка, которую Советский Союз готов оказать национально-освободительному движению. Он должен был также показать, верны ли заявления китайцев, будто Хрущев настолько напуган угрозой ядерной войны, что не решается поддерживать национально-освободительную войну.

Советское предложение от 9 июля 1960 года защитить Кубу при помощи ракет продемонстрировало всю сложность дилеммы, перед которой оказался Хрущев. Его желание выглядеть поборником революционного движения в слаборазвитых странах умерялось уважением к американской военной мощи. Поэтому его «ракетные угрозы» и были сформулированы весьма двусмысленно. Он заявил: «…образно говоря, в Случае необходимости советские артиллеристы смогут поддержать кубинский народ своим ракетным огнем, если агрессивные силы в Пентагоне осмелятся начать интервенцию против Кубы» [177] «Нью-Йорк таймс», 10 июля 1960 г. .

Как понимали кубинские лидеры, главными в хрущевкой декларации были слова: «…образно говоря, в случае необходимости». Находясь буквально под боком у враждебных Соединенных Штатов, вынужденный считаться с возможностью контрреволюционного государственного переворота, Кастро прямо-таки отчаянно нуждался в военной защите, способной гарантировать революцию от американских военных посягательств. Кубинский премьер немедленно поблагодарил Хрущева за его предложение о ракетной защите, не намекая на то обстоятельство, что оно отнюдь не было рассчитано на буквальное истолкование. С этого момента кубинская стратегия состояла в попытках убедить Хрущева отказаться от его формулировки и вложить в слово «необходимость» кубинское, а не советское значение. Хотя Хрущев еще несколько раз предлагал ракетную защиту, однако кубинцам явно не удавалось добиться того, чтобы из этого предложения был устранен первоначальный элемент двусмысленности. Ни высадка десанта в заливе Кочинос в апреле 1961 года, ни кризис 1962 года не являлись в глазах Хрущева «случаями необходимости».

Хотя Кастро, казалось бы, мог с самого начала рассчитать на советскую экономическую и военную помощь, история советско-кубинских отношений показала, что в 1960 году вопрос о подобной помощи не был предрешен. Кредит в 100 миллионов долларов, предоставленный Советским Союзом Кубе в заключение поездки туда Микояна в феврале 1960 года, конечно, укрепил надежды Кастро на возможное расширение торговли с коммунистическим блоком. Февральское торговое соглашение, по которому Советский Союз обязался закупать 1 миллион тонн кубинского сахара в год, могло стать первым шагом на пути к дальнейшей торговле, помогающей Кубе избавиться от ее унизительных отношений с Соединенными Штатами.

Куба мало что могла предложить Советскому Союзу в обмен на серьезное обязательство с его стороны. Новая идеологическая ориентация кубинского режима и все большее укрепление связей фиделистов с кубинской коммунистической партией — Партидо сосиалиста популар (Народно-социалистическая партия) — не меняли того факта, что Кастро, его брат Рауль и Эрнесто Че Гевара монопольно контролировали революцию. Их агрессивная политика по отношению к Соединенным Штатам и ее президенту противоречила политике советского премьера, который все еще верил в возможность разрядки в холодной войне. Кроме того, любые значительные капиталовложения на Кубе, с точки зрения Хрущева, могли оказаться бесцельными, ибо он опасался ниспровержения режима Кастро силами контрреволюции, которая была не за горами.