Иван Филиппов - Записки о «Третьем рейхе»

Мы знали, что не только в школах, но и в университетах и других учебных заведениях гитлеровцы внедряли милитаристские идеи в сознание молодого поколения. Вся внутренняя жизнь Германии была отравлена атмосферой военщины. При посещении провинциальных городов можно было всюду видеть униформы: солдаты, полицейские, штурмовики, гестаповцы, чиновники, члены женских и молодежных организаций — все они были затянуты ремнями по-военному. Казалось, что вся Германия перешла на военное положение. В стране не было города, чтобы на площадях не стояли памятники, посвященные военным эпизодам, немецким полководцам всех времен, военным мыслителям, неизвестным солдатам. В Берлине на войну работало свыше ста крупнейших заводов, где десятки тысяч рабочих жили атмосферой войны, в постоянных разговорах о войне и ее потребностях.

Германия 1939—1940 годов являлась одной из сильнейших военных держав. Ее вооруженные силы были оснащены самым первоклассным оружием, а по численности не имели равных. Кроме того, гитлеровцы создали своеобразную систему массовой подготовки армии. Это — лагеря трудовой повинности для юношей и девушек, в которых молодежь два года занималась военной подготовкой и использовалась на военных объектах.

Мы добились разрешения министерства пропаганды посетить мужской и женский лагеря трудовой повинности. Прежде чем доставить в лагеря, нас с Иваном Лавровым завезли в управление лагерей в Грюневальде. В этом учреждении мы не видели ни одного человека в штатском. Молодой лейтенант, которого придали нам в качестве сопровождающего лица, в напыщенной форме рассказал о «великой идее фюрера» — введении трудовой повинности. Затем мы прибыли в местечко, окруженное колючей проволокой, за которой находилось около 20 зданий барачного типа. Здесь размещались сотни юношей, только что закончивших «хохшуле» и не имеющих права поступать в высшие учебные заведения без справки о двухлетнем пребывании в лагерях. Все эти молодые люди находились на положении обычных солдат: та же казарменная жизнь, те же дисциплина и уставы. Разница состояла, пожалуй, лишь в том, что в армии солдатам выдавали 50 пфеннигов в день, а этим юношам — 25. За все два года их не отпускали домой, но родители имели право посещать их в воскресные дни. Первую половину дня они работали на полях у фермеров, на строительстве дорог, на осушке заболоченных мест. Германское министерство финансов получало от всех лагерей 65 млн. марок дохода в год. Вторая часть дня молодежи шла на военную подготовку. У юношей не было оружия, его заменяли лопаты, начищенные до блеска. В часы военных занятий юноши выходили на площадки с этим «парадным оружием» и изучали тактические приемы боя.

Даже не искушенному в военных делах человеку можно было видеть, что в таких лагерях, разбросанных по всей стране, готовились солдаты — резерв вермахта.

Случайно мне довелось познакомиться с немецким юношей — типичным представителем «гитлерюгенд», воспитанным по всем правилам «фашистской методы».

Мой преподаватель немецкого языка д-р Тис уехал на лечение. Было жаль длительное время оставаться без уроков. Друзья порекомендовали взять на этот период одного молодого студента-филолога из Берлинского университета. Это был высокий белобрысый парень с прической «а ля Гитлер» — небрежно спущенный на лоб клок льняных волос. Голубые глаза его говорили о том, что родиной его дедушек и бабушек были северные провинции Германии. Курт Пинке, как звали моего педагога, судя по его манере держаться — высокомерно, нагло, без малейшего понятия о застенчивости и скромности, — чувствовал, что он является типичным представителем «нордической расы», тем немцем «чистой крови», о которых кричали гиммлеровские издания и которым «фюрер» прочил великое будущее.

Но не только внешний облик, вся внутренняя сущность Пинке, как в зеркале, отражала весь духовный мир гитлеровской империи, ее систему воспитания, ее философию, логику, все то, что нес на своем знамени германский фашизм.

Беседовать с Куртом Пинке было трудно в том смысле, что он не допускал спора в обычном понимании, не мог терпеть каких-либо возражений. Пинке считал, что он изрекает абсолютные истины, императивы, которые следует принимать такими, какие они есть, не доискиваясь до их сущности. Так учили его, и этого он, в свою очередь, требовал от своих собеседников. В высказываниях Пинке не было ни одной его собственной, оригинальной мысли, ни одного живого, непосредственного впечатления от жизни. Я прослушивал из его уст большие отрывки из высказываний Ницше, Бисмарка, целые монологи из речей Гитлера, Розенберга, Дарре, Геббельса, поражаясь при этом лишь тому, как можно довести нормального человека до степени механически мыслящего существа. В наборе теоретических положений, которыми меня в изобилии угощал Пинке, сочетались звериный зоологизм, философия разбоя и человекоистребления, неистовый расизм, геополитика, оправдывающая захват чужих земель, патологический шовинизм и неистовый антисемитизм.

Пинке, не имея никакого понятия о действительной истории человечества, хвастался тем, что немцы — самая древняя и культурная нация в мире. Согласно привитой ему концепции, немцы утвердили себя в центре Европы тем, что с древних пор являлись самой воинственной и передовой нацией. Сам бог вложил в руки немца меч для спасения цивилизации. Немецкие рыцари боролись с варварством, наседавшим со всех сторон. Силы их были малочисленнее, чем у врагов, поэтому борьба не приносила немцам необходимых успехов; они были зажаты на небольшой территории. Отсюда частые войны, стремление «передовой» нации исправить «историческую несправедливость». Нельзя мириться с тем, говорил Пинке, чтобы люди чистой крови, носители культуры, науки, цивилизации задыхались на маленьком жизненном пространстве, в то время как остальные нации, неполноценные народы распоряжались огромными территориями, не умея их разумно использовать. Германия должна снова обрести себе требуемое «жизненное пространство», расшириться за счет других государств, даже если бы этим государствам пришлось исчезнуть с географической карты и если бы в жертву этому были принесены миллионы жизней людей, у которых нет будущего. Только немцы способны повести другие народы к высотам культуры, поэтому все они должны быть объединены под властью Германской империи.

Пинке цитировал при этом страницы из: «Миф XX века», «Так сказал Заратустра», «Моя борьба». Это был человек-робот. Пинке восхищался бисмарковской политикой «железа и крови», военным гением Мольтке. Он кичился тем, что знал историю завоевательных походов конрадов и генрихов, оттонов и барбароссов, фридрихов и вильгельмов, но, как я заметил, знал-то он о них только то, что касалось их успехов и побед, то, что возвеличивало дух германского милитаризма. Но когда я напоминал ему о победах Александра Невского над немцами на Чудском озере и о разгроме немцев в битве при Грюневальде, то мой тщеславный поклонник «ордена Меченосцев» делал удивленные глаза. Это никак не согласовывалось с его представлениями об истории войн, которые вела Германия.