Иван Филиппов - Записки о «Третьем рейхе»

Иногда я переводил разговор с Пинке на конкретные вопросы немецкой культуры, и, к моему удивлению, оказывалось, что он не знает историю своего народа, его замечательных мыслителей, философов, писателей и поэтов, которыми восхищается весь мир. Он запомнил лишь обывательские рассказы о частной жизни некоторых великих людей Германии. Он твердо помнил, что Генрих Гейне — еврей и поэтому его произведениям и его памятникам не должно быть места в «новой Германии». Когда я говорил ему о том, что песни Гейне переложены на музыку многими великими композиторами — Шубертом, Листом, Чайковским, Рахманиновым и другими — и что песни Гейне до сих пор поются в деревнях Германии, он тупо смотрел мне в глаза, отыскивая в своей памяти какую-либо цитату из «Дер Штрюмера» относительно смертельной опасности для Германии со стороны евреев.

На мои вопросы Пинке стремился, по-солдатски почти не раздумывая, дать ответ. Беседуя с Пинке, я вспоминал свое посещение лагерей трудовой повинности. Обращаясь тогда к одному из парней, я спросил, как он относится к войне. И вдруг точно из пулемета вылетела фраза: «Война есть выражение высших моральных качеств человека».

После всего этого трудно было не видеть той величайшей опасности, которую представляли для мировой цивилизации германские «культуртрегеры» XX века типа Пинке.

Мне не раз приходилось видеть, как берлинцы восхищались новой военной германской техникой. Несмотря на то что танки и пушки делались за счет масла, нормы которого все более и более сокращались, показ военных фильмов, демонстрировавших мощь немецкого оружия, приводил зрителей в неописуемый восторг. Часто после показа таких фильмов зал вставал и подхватывал антианглийскую песенку, которая распевалась в 1940 году по всей Германии:

В дни, когда Германия праздновала победу над Францией, как никогда ярко выявился дух прусского милитаризма, мелкобуржуазного филистерства. В условиях, когда в стране уже не было тех людей и той партии, которые на своих знаменах несли высокие идеалы гуманизма и воспитывали в массах коммунистические принципы морали, чувства интернационализма, гитлеровцам сравнительно легко было направить интересы немцев в сторону забот о собственном материальном благополучии, ограничить их кругозор рамками мещанского самодовольства. И вот, как и в период жизни Фридриха и Вильгельма, немецкие обыватели почуяли в войне легкость добычи и коммерческой выгоды. Из Голландии, Бельгии, Дании и Франции в Германию тянулись эшелон за эшелоном, грузовик за грузовиком, набитые продовольствием и разнообразными товарами. Берлинские магазины приняли привлекательный вид — в витринах красовались датское масло, голландский сыр, французские вина и парфюмерия. В связи с этим мне приходили на ум слова Тардье, следующим образом характеризовавшего настроения многих немцев в период, предшествовавший первой мировой войне:

«Для большинства немцев война, когда они о ней думали, сочеталась с соблазнительными перспективами, какие она им сулила, полную уверенность в незначительности неприятностей, каких они могли опасаться».

До сих пор война шла где-то за пределами Германии, не затронув ее своим смертельным дыханием. Больше того, эта война доставила многим немцам материальные блага, более сытую жизнь. Поэтому «Хайль Гитлер!» и другие приветственные возгласы неслись по улицам германских городов при сообщении о возвращении Гитлера из побежденной Франции.

С жадностью вчитывались пронацистски настроенные немцы в сообщения газет о покорении Гитлером стран Западной Европы. С ликованием встречали сообщение радио о подписании в историческом вагоне маршала Фоша маршалом Петэном унизительного для Франции договора о капитуляции и о взрыве германскими саперами памятников в Компьенском лесу. Мне довелось как-то присутствовать в одном из берлинских кинотеатров, в котором демонстрировалась картина «События в Компьене». Когда Гитлер, приподняв ногу, готов был пуститься в пляс в кругу собравшихся немецких генералов, в зале возникли неистовствующие овации и неслись возгласы одобрения по поводу одержанной Гитлером победы над Францией.

Милитаристские настроения захватывали все более широкие слои населения. Сообщение германских властей о доставке в Берлин исторического вагона из Компьена и предстоящем возвращении Гитлера из Франции вызвало неописуемый восторг жителей Берлина.

Этот день мне хорошо запомнился. Берлинцы с утра на ногах. Город утопает в знаменах. На улицах огромные массы людей всех возрастов. Полиция выбивается из сил, чтобы организовать бурлящий живой поток. Мне с трудом удается попасть на Ангальтский вокзал, где собрались видные германские деятели, иностранные дипломаты и журналисты. Гитлер прибыл в бронепоезде, подаренном ему Муссолини. Вот он, как всегда, семенящими шажками обходит своих соратников, пожимает руки и приветствует по-фашистски. На нем плохо сидящий, не по фигуре широкий плащ, сползающий то на одно, то на другое плечо. Как всегда, водянистые с отеками глаза быстро переходят с одного человека на другого. Иногда что-то сверкнет на лице, похожее на улыбку.

Появление Гитлера на площади вокзала встречено оглушительными криками приветствия. Вильгельмштрассе покрыта толстым слоем живых цветов, по ним медленно движется машина Гитлера.

До позднего вечера шумел и ревел Берлин. На Вильгельмплац люди буквально давили друг друга, стремясь увидеть Гитлера, который то и дело появлялся на балконе своей канцелярии.

Усталые от невероятного крика бушевавшей толпы, мы с одним американским коллегой зашли в ресторан отеля «Кайзерхоф», расположенного на углу площади напротив имперской канцелярии. В этом отеле останавливался в январе 1933 года Гитлер. Здесь он в мрачные для Германии дни проводил бессонные ночи в ожидании решения дряхлого Гинденбурга: кому передать пост рейхсканцлера. В окружении своих соратников — Геринга, Геббельса, Рема — 30 января Гитлер дождался положительного для него решения, которое изменило путь Германии, толкнув ее к катастрофе. 43-летний Адольф Гитлер получил извещение, что он стал во главе Германской империи. Отсюда, из «Кайзерхоф», Гитлеру потребовалось сделать лишь несколько десятков шагов, перейти на другую сторону улицы, чтобы оказаться за столом старой имперской канцелярии.

После манифестаций Гитлер все более убеждался в том, что никто в Германии не в состоянии воспрепятствовать любой его авантюре. Он видел это по той встрече, которую оказали ему берлинцы при его въезде в столицу. Он видел это по тому приему, который был оказан берлинской дивизии, возвращавшейся после победоносного похода во Францию. Несколько слов и об этом.