Иван Филиппов - Записки о «Третьем рейхе»

Начались ограничения в пользовании уличным транспортом. Личные автомобили были конфискованы. Появилось распоряжение властей, которым запрещалось нанимать такси для поездки в театр, в рестораны. В такси разрешалось ездить только по делам службы, рекомендовались коллективные поездки. При найме пассажир был обязан назвать место поездки и цель. За нарушение правил отвечали пассажир и шофер. В печати замелькали сообщения о штрафах, судебных наказаниях за нарушение транспортных порядков.

В материальную подготовку войны нацисты вовлекали все население, изощренно изобретая для этого самые разнообразные формы. Одной из них являлась «винтерхильфе» — зимняя помощь. Под видом благотворительности по всей стране начиная с 1 октября 1940 г. проводилась кампания по сбору средств в виде приобретения лотерейных билетов, на которые обычно никто не выигрывал, покупки значков с портретами Гитлера или с каким-либо цветком. В воскресные дни на улицах Берлина выходили члены «гитлерюгенд», женских и других нацистских организаций. Побрякивая кружками, они по двое-трое становились на всех углах и перекрестках и вымогательски предлагали «помочь родине». Они отравляли настроение гуляющей в парках публике, нагло стояли у столиков ресторанов, добиваясь подачек. Как-то раз, не видя на наших костюмах никаких купленных значков и принимая нас за немцев, паренек упорно приставал к нам на Потсдамерштрассе. Когда мы грубо крикнули ему: «Пошел прочь!», он вытаращил на нас от удивления глаза.

Самым тяжелым для населения было плохое продовольственное снабжение. Готовясь к «большой войне», гитлеровцы создавали огромные резервы продуктов для армии. На ухудшение снабжения в известной мере влияло также переселение значительного числа немцев из восточных областей.

Продовольственные нормы были сильно урезаны. На неделю отпускалось: хлеба — 2 кг 400 г, мяса и мясных изделий — 500 г, маргарина —250 г, сахара — 250 г. Молоко выдавалось лишь детям. Власти ввели нормирование потребления картофеля и сообщили о резком сокращении производства пива.

Многие продукты стало очень трудно достать даже по продовольственным карточкам. Это приводило в сильное расстройство домохозяек. Продовольственные трудности подрывали веру во всемогущество «Третьей империи», во всесилие Гитлера. Геббельсовская пресса с возмущением набрасывались на тех, кто в трамваях, в кино, в очередях «брюзжит» по поводу недостатка продовольствия и переносов сроков отоваривания продовольственных карточек. К этому времени по Берлину загуляла смелая пародия на мотив старой народной песенки:

Наша «динстмедхен» часто стала возвращаться домой без продуктов, со слезами на глазах. Она с ужасом рассказывала о больших очередях за мясом и молоком и задавала нам вопрос: «Что же будет дальше?». Мы шутя адресовали ее за ответом к Герману Герингу.

Продовольственный режим становился все жестче. Из магазинов исчезли пирожные, торты, которые уже давно изготовлялись из всякого рода химикалиев. Рестораны прекратили отпуск обедов без предъявления «купонен» — продовольственных талонов. Теперь по вечерам в заключение пресс-конференций журналисты выстраивались в длинную очередь у стола геббельсовского чиновника за получением продталонов и различных «бецугшайнов» (ордеров) на промышленные товары.

К началу 1941 года власти значительно сократили выдачу угля для бытовых нужд. По утрам мы мерзли от холода и угрожали своему хозяину Шуберту, что покинем его жилище в поисках более теплых мест. Но хитрый делец знал, что в эту зиму найти теплый уголок в Берлине нельзя.

Тяжелым ударом для немцев явилось резкое ограничение продажи пива, так как обед многих рабочих и служащих часто состоял из бутылки пива и куска булки. Для немецкого бюргера пиво являлось внешним признаком благополучия «рейха». До сих пор мне приходилось слышать заявление немцев о том, что вот-де, смотрите, находимся в состоянии войны, а жизнь в Германии не меняется, всюду есть пиво. Пиво в известной мере служило демонстрацией «экономической стабильности» «Третьей империи». В начале 1941 года бутылочное пиво исчезло из продажи. Торговцы сначала объясняли это недостатком запаса бутылок, а затем им пришлось признать, что отпуск пива на дом в бутылках отменен. Наш поставщик пива торговец Зак также прекратил выдачу нам пива.

Ограничение продажи пива не ускользнуло от острых глаз журналистов. Этому факту было придано серьезное значение. На пресс-конференциях посыпались вопросы. Карл Бёмер сначала отделывался шутками вроде того, что, «очевидно, в Германии также начали производить “московские коктейли”» [40] «Московские коктейли» — термин, пущенный гитлеровцами в обиход в период советско-финской войны. Так они называли бутылки с горючим, использовавшиеся в борьбе против танков. . Затем официально было объявлено, что пиво в большом количестве идет в армию для солдат к пасхальным дням и что это — явление временного порядка. Но вскоре продажа пива была вовсе прекращена. Предприимчивый Герман Геринг пустил в производство безалкогольное пиво. Это лишь усилило недовольство жителей. Очевидно, этим были вызваны появившиеся в барах призывы к посетителям: «Умейте возмущаться молча».

Тяжело приходилось курильщикам — в киосках выдавалось лишь по 3—5 папирос в одни руки. Наши тассовские курильщики вынуждены были каждое утро перед работой подолгу стоять в очередях около нескольких киосков, для того чтобы создать запас курева «а сутки.

Даже эти, казалось бы, мелкие явления обыденной жизни в политических кругах Берлина ставили в прямую связь с мобилизацией ресурсов руководителей «Третьего рейха» для осуществления планов «большой войны».

С начала зимы 1940/41 года немецкие власти начали чинить советским журналистам всякие препятствия в работе. За нами установилась тщательная слежка. Нашу домашнюю работницу-немку раз в неделю вызывали в полицию. Возвращаясь, она жаловалась на то, что у нее все время допытываются, чем занимаются корреспонденты ТАСС, кто к нам ходит. Однажды она рассказала, что ей дали какую-то фотографическую карточку и все время спрашивали: «Этот ли ваш г-н Филиппов?». Но это, по ее словам, был портрет какого-то другого человека. Через несколько дней после этого рассказа ко мне в бюро явился полицейский. С ходу он прошел в столовую и, ничего не говоря, разложил на столе свои бумаги. Полицейский извлек из них какую-то фотокарточку и спросил, мне ли она принадлежит. Я вежливо заявил полицейскому, что на его вопросы отвечать не буду, так как все справки обо мне он может получить в нашем консульстве. Я категорически отказался следовать за ним в полицию. Полицейскому ничего не оставалось делать, как удалиться из бюро.