Николай Троицкий - 1812. Великий год России [Новый взгляд на Отечественную войну 1812 года]

Все они (включая тех, кто держался передовых взглядов, как Раевский, Ермолов, Остерман-Толстой) были феодалами, помещиками. Атаман Платов, это вольнолюбивое «дитя природы», тоже имел крепостных, в числе которых значился и Егор Михайлович Чехов — дед Антона Павловича. В 1812 г., перед лицом врага, вторгшегося на русскую землю, они пережили небывалый патриотический подъем, который позволил им в наивысшей степени и с наибольшей пользой для отечества проявить все их способности. Разумеется, речь идет о генералах, для которых Россия была отечеством. Один из них, А.И. Остерман-Толстой, так и сказал маркизу Ф.О. Паулуччи, подвизавшемуся на русской службе в ряду титулованных чужеземцев: «Для вас Россия — мундир, вы его надели и снимете, когда хотите, а для меня Россия — кожа» [343] Дубровин Н.Ф. Указ. соч. С. 494. .

Общенациональный патриотический подъем воодушевил в 1812 г. и русское офицерство, которое, кстати, перед войной несколько изменилось в лучшую сторону и по составу — за счет выпускников новых военно-учебных заведений (Дворянского полка, Главного инженерного училища и др.). В ряды офицеров влились сотни молодых и образованных людей с гуманными воззрениями, среди них — десятки будущих декабристов.

Итак, по боевому опыту и качеству высшего командного состава русская армия в 1812 г. почти не уступала наполеоновской. В двух отношениях она, безусловно, превосходила противника. Во-первых, она была национальной армией, более однородной и сплоченной, чем разноплеменное воинство Наполеона, а во-вторых, ее отличал несравненно более высокий моральный дух: солдатская масса одушевлялась патриотическим настроением, ненавистью к захватчикам и желанием освободить от них свою Родину, победить или умереть. Г.Р. Державин отразил это настроение в проникновенных строках, обращенных к России:

В общем русская армия в 1812 г. при всех ее недостатках имела и большие достоинства. Как заметил Ф. Энгельс, она несла на себе «печать института, обогнавшего общий уровень развития цивилизации в стране» [345] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 11. С. 483. . Но армия Наполеона была сильнее. При том соотношении вооруженных сил между Россией и Францией, которое сложилось к 1812 г., Наполеон мог рассчитывать на успех. Все чисто военные факторы он предусмотрел. Не учел он одного привходящего обстоятельства, которое, собственно, и решило исход войны, а именно — что вместе с армией поднимется на борьбу с нашествием весь русский народ.

Каков был план действий Наполеона в начале войны 1812 г.?

Прежде всего надо отбросить ходячую версию, будто Наполеон «всегда (и в 1812 г. тоже. — H. Т.) стремился решать исход войны в одном генеральном сражении », отличаясь тем самым от Кутузова, который полагал, что «исход войны решается не одним, а несколькими сражениями» ( 2 . С. 597; 16. С. 146–147) [346] История военного искусства. T. 1. М., 1963. С. 179; История СССР с древнейших времен до наших дней. Т. 4. М., 1967. С. 122; Окунь С.Б. История СССР. Лекции. Ч. 2. Л., 1978. С. 6; Жилин П.А. О войне и военной истории. М., 1984. С. 501; Шишов А.В. Указ. соч. С. 252. . Надуманность этой версии настолько очевидна, что доверие к ней сонма историков кажется невероятным. Дело в том, что и до 1812 г. Наполеон никогда не решал исхода какой бы то ни было из своих войн в одном сражении, и в 1812 г. такой оборот дела заведомо исключался хотя бы потому, что перед Наполеоном (ему это было известно) стояли вразброс на 850 км три русские армии, и при всем желании он не мог планировать победу над ними в одном генеральном сражении.

Судя по новым данным, ошибочна и другая, столь же обиходная версия, будто Наполеон с самого начала войны предполагал идти на Москву ( 2 . С. 158; 16. С. 89) [347] История СССР с древнейших времен… Т. 4. С. 121; Фролов Б.П. Указ. соч. С. 13; Шишов А.В. Битва великих империй. М., 2005 С. 31. . Эта версия строится на том, что обычно «Наполеон наносил удар в сердце тех государств, против которых он воевал» [348] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. T. 11. С. 136. . До 1812 г. «оперативный план его войн, — писал о Наполеоне К. Клаузевиц, — заключался в том, чтобы разбить боевые силы противника… овладеть столицей государства, загнать его правительство в самый отдаленный угол страны и затем, используя минуты колебания, добиться мира» (18. С. 154). Все это верно. Но в России такой план сулил меньше удачи, чем где бы то ни было: мешали два препятствия — «огромное протяжение страны» и «наличие двух далеко отстоящих друг от друга столиц» (Там же). Наполеон это понимал.

А.З. Манфред первым установил: «Ни в одном из официальных документов французского командования начала войны нельзя найти никаких упоминаний о Москве. Мысль о глубоком вторжении, о проникновении в глубь Российской империи первоначально исключалась Наполеоном» ( 22 . С. 664). К такому же выводу пришли Б.С. Абалихин и В.А. Дунаевский, которые заметили, что в переписке Наполеона мысль о походе на Москву впервые была высказана лишь 9 июля, т. е. на 15-й день войны, и еще не в форме приказа, а как одно из предположений, наряду с мыслью о походе на Петербург [349] Абалихин Б.С., Дунаевский В.А. Новое в изучении истории Отечественной воины 1812 г. М., 1983. С. 20. . Многодневные остановки Наполеона в Вильно (больше двух недель), Витебске и Смоленске, его колебания в этих городах — остановиться или идти дальше — говорят о том, что в начале войны поход на Москву он не планировал.

В связи с этим особую значимость приобретает свидетельство К. Меттерниха о его беседе с Наполеоном в мае 1812 г. Тогда, в Дрездене, уже на пути к Неману Наполеон, по словам Меттерниха, так изложил ему свой операционный план: «Я открою кампанию переходом через Неман. Закончу ее в Смоленске и Минске. Там я остановлюсь. Укреплю эти два пункта и займусь в Вильно, где будет моя главная квартира, организацией Литовского государства… Мы увидим, кто из нас двоих устанет первый: я — содержать свою армию за счет России или Александр — кормить мою армию за счет своей страны» [350] Mettermth С. Mémoires. V. 1. Р. 122. . Ни Наполеону хитрить перед Меттернихом (в то время союзником), ни Меттерниху извращать сказанное Наполеоном не было нужды. Главное же, такие намерения Наполеона подтверждаются его разговорами с генералом О. Себастиани в Вильно и с маршалом Л.-Н. Даву в Смоленске (44. T. 1. С. 264, 265). Поэтому свидетельство Меттерниха заслужило доверие таких авторитетов, как К. Маркс и Ф. Энгельс [351] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 10. С. 575–576. , приняли его историки А.К. Дживелегов и А.З. Манфред ( 22 . С. 664; 25. Т. 3. С. 145).