Коллектив авторов - Девушки на выданье. Бал дебютанток

Наш сосед, барон Клинковштрем, вдовый, очень умный старик, был большой оригинал, он часто навещал нас, по вечерам, и мы очень были довольны его посещениями; все, что он рассказывал, было очень интересно. У него был женатый сын и внучата, но жили они не вместе. Однажды вечером, когда я подавала ему стакан чая, он спросил меня, люблю ли я его. Так как я знала его оригинальность, то вопрос его вовсе не удивил меня, и я ответила:

– Да, барон.

– Хотите быть моей женой?

– Нет! – ответила я? смеясь.

– Почему нет? – спросил он. – Мне тяжело самому вести хозяйство, подагра часто мучает меня, да, наконец, скучно быть одному, и я желал бы иметь подругу.

Я посмотрела на него пристально, желая прочесть в глазах его, шутка ли это или нет.

– Вы шутите, – сказала я, – потому что, если вы сделали бы серьезно этот вопрос, то, поблагодарив вас за сделанную мне честь, я с свойственною мне откровенностью сказала бы: вы, барон, для меня слишком стары, капризы, простительные вашим летам, я, быть может, не сумела бы переносить с терпеньем, а решиться посвятить свою молодость на то, чтоб нянчиться с мужем-подагриком, у меня не хватило бы духу.

Тетушка посмотрела на меня с удивлением, она не ожидала, что я с такою храбростью выскажу ему то, что думаю. Барон протянул мне руку, сказав, что моя откровенность нравится ему, шутить он не думал, хотя высказанное мною для него не лестно, но, может быть, обдумав хорошенько, я соглашусь на его предложение. На это я ответила, что тронута его расположением, но решения своего не изменю.

Когда он ушел, тетушка сказала: «je crois que le vieux n’est pas dans son bon sens». Несмотря на мой отказ, мы всегда были с ним добрыми друзьями; я была тронута, когда, уходя от нас, он, по своему обыкновению, поцеловал меня в лоб и, протянув руку тетушке, сказал: «C’est une tille d’or, – heureux qui la possedera». Когда после этого случилось нам быть у него вечером, он мне говорил, указывая на место хозяйки: «Вот где назначалось вам место!», а я, смеясь отвечала ему: «Это счастье, что я не решилась на ваше предложенье, j’aurai fait ici le diable a quatre et vous aurai fait fuir de la maison». Разговор этот кончился смехом.

После каждого бала или вечера, когда тетушка уляжется, я имела обыкновение, сидя на ее кровати, передавать ей все впечатления, все разговоры, не скрывая и комплиментов, которые мне говорились. Она часто повторяла, чтоб я не верила пустым светским похвалам, не воображала бы, что хороша собой, и прибавляла, что скромность в девушке лучшая красота, а доброе сердце лучшее достояние.

Летом предстояло празднество двухсотлетнего юбилея университета в Гельсингфорсе. Мне очень хотелось присутствовать на нем, но на лето мы уехали в Ревель, поэтому я не имела никакой надежды поехать в Гельсингфорс. К великой, однако, моей радости, отец привез тетушке письмо от графини Пушкиной, рожденной Шернваль, в котором она просила ее отпустить меня к ней, чтоб присутствовать на торжестве, обещая беречь меня, как дочь.

Сшили мне бальное платье, снарядили в путь, и мы с отцом поплыли на пароходе к финским берегам. Накануне юбилея нас собралось много молодых девиц у Гартмана, и мы плели гирлянды из зелени для украшения актовой залы и лавровые венки для студентов, которые удостоятся степени магистра. Зелень приносили целыми корзинами, готовые гирлянды отправлялись к месту назначения, и там их развешивали. Не помню, в котором часу все собрались в только что оконченную шведскую церковь на Сенатской площади, где служба еще не совершалась. Публика уселась на приготовленные места. Впереди сидел в кресле покрытый сединой старик Францен, известный шведский поэт, всеми уважаемая личность; возле него стоял внук его Гартман, студент. По окончании акта старику-деду и внуку были надеты на головы лавровые венки. Было очень трогательно, когда Францен встал, обнял своего внука и прослезился.

Много молодых студентов были удостоены звания магистра. Вечером был бал в общественном зале; коронованная молодежь танцевала в лавровых венках. Цветов к балу я с собой не привезла, поэтому попросила девушку послать набрать мне васильков и сплела себе венок, но когда сестра графини, Аврора Карловна Демидова, присутствуя при нашем туалете, увидела, что я намереваюсь надеть васильки, уговорила меня их не надевать, говоря, что с моим смуглым цветом лица и черными волосами вечером будет нехорошо; она тотчас же поехала к себе домой и привезла венок из пунцовых цветов и коралловую parure. Я долго не соглашалась ее надеть, не желая быть вороной в павлиньих перьях, сказав ей, что боюсь надевать чужие вещи, так как можно их потерять; она так любезно настаивала, что дольше я отказываться не смела. С графиней Пушкиной нас поехало трое: племянница ее, княжна Sophie Шаховская, m-llе Виллебранд и я. Мы много танцевали и очень веселились. У графини мы встретились с князем Владимиром Федоровичем Одоевским, который знал меня ребенком; мы, дети, очень любили его, а потому встретиться с ним мне было очень приятно. У нее же познакомилась с Петром Александровичем Плетневым и с Яковом Карловичем Гротом. Как приятно проходило время в обществе таких умных и милых людей! Графиня Пушкина была прелестная, веселая и милая женщина. Сестра ее, А. К. Демидова, красавица в полном смысле слова, серьезная, с отпечатком грусти в глазах. Она проводила лето в имении своем Трескенда, в нескольких верстах от Гельсингфорса, куда мы с графиней довольно часто ездили обедать к ней.

Перед отъездом мне написали на память в альбоме князь Одоевский прозой, а Плетнев и Грот стихами.

По возвращении моем в Ревель к дедушке стал ездить все чаще и чаще Р., высокий, длинноносый статский, который преследовал меня своим ухаживанием и вздохами. Дедушка спросил меня раз, заметила ли я, какими телячьими глазами он смотрит на меня, а я в свою очередь спросила, слышит ли дедушка, как он вздыхает при мне, на это он отвечал: «Видно, втюрился в тебя».

Раз я бежала через двор из кухни, где варила варенье, в переднике, с засученными рукавами, с ложкою в руках и раскрасневшейся физиономией. У самого подъезда я чуть не столкнулась с Р. В ответ на его поклон я кивнула ему головой и, не слушая, что он говорил, пробежала мимо него, прямо к себе наверх, откуда не сходила до его отъезда под предлогом головной боли.

Однажды собирались мы на танцевальный вечер в Салон. Только что я начала причесываться, за мной прислала тетушка, чтоб я сошла к гостям, которые желали видеть меня. Узнав, что это Р. с матерью, и досадуя на несвоевременное посещение, я заколола косу и, желая показаться уродом, причесала гладко передние пряди волос и, связав их узлом под самым подбородком, сошла вниз. Когда я вошла, тетушка пришла в ужас от моей прически. Представили меня матери Р., которая приехала, как видно, знакомиться со мною. Я извинилась, что явилась в таком безобразном виде, а она наговорила мне целый короб любезностей по этому поводу. В ту минуту, как я поклонилась, чтоб уйти и избавиться от глупого положения, в котором находилась, Р. подскочил ко мне и пригласил на мазурку, которая, к сожалению, никому не была обещана.