Андрей Сахаров - Дипломатия древней Руси: IX - первая половина X в.

Принципы составления грамот 911 и 944 г. во многом сходны. В 911 г. Русь также берет слово в начале грамоты, где представляется посольство, излагается его цель, дается клятва в верности договору, а затем следует изложение статей. В заключении, как и в 944 г., дается информация о методе составления грамоты, способе ее утверждения как посольством, так и византийским императором, а затем идет клятва русского посольства соблюдать "уставленых главъ мира и любви" и сообщается об утверждении грамоты императором. Эта схема лишь в более развернутом виде повторена, как видим, и в договоре 944 г.

Если мы обратимся к единственному известному нам развернутому византино-иностранному соглашению — греко-персидскому договору 562 г., то заметим, что и там, несмотря на наличие сакры, отдельной грамоты, утверждающей от имени монархов заключенный мир, в конце договора помещена особая статья, содержащая клятву сторон в верности договору, как сделано и в соглашениях 911 и 944 гг. {686}.

Но основной аргумент в пользу цельности документа 944 г. кроется, конечно, не в этих аналогиях, а в его содержании.

"Клятвенно-верительная грамота", о которой писал С. М. Каштанов, замечательным образом связана с текстом статей, образует с ним единое и неразрывное целое. "Мы же свещание се написахомъ на двою харатью", — отмечается в заключительной части грамоты, т. е. результат переговоров, статьи договора, которые якобы искусственно присоединены к "клятвенно-верительной грамоте", составляют, как указывается здесь, органическую часть всего документа. Далее дается характеристика этих двух "харатей"."…Едина харатья есть у царства нашего, — говорят в конце греки, — на ней же есть крестъ и имена наша написана, а на другой послы ваша и гостье ваша". Для чего же составлялись два аутентичных экземпляра грамоты: одна — идущая от греков и, видимо, написанная на греческом языке, другая — идущая от Руси и написанная на русском языке? По-видимому, для того, чтобы каждая из сторон приняла присягу на грамоте, идущей от имени своей страны. "А отходяче послом царства нашего да допроводять къ великому князю рускому Игореви и к людемъ его; и ти приимающе харатью, на роту идуть…", причем и христиане, и язычники клянутся не только своими святынями, но и "харатьею сею". А далее еще раз сказано, что если русские христиане или язычники преступят "еже есть писано на харатьи сей", то их ждет наказание от христианского бога и от Перуна. Наконец, в последней фразе документа подчеркивается, что если Игорь утвердит своей клятвой договор — "миръ", то пусть "хранить си любовь правую" {687}.

Таким образом, в так называемой клятвенно-верительной грамоте русского посольства четырежды говорится о "харатье", "мире", т. е. о документе в целом, включающем и статьи договора, и "клятвенно-верительный текст". Об этом же говорится и в заключительной части текста, "идущего от греков"; упоминаемый там экземпляр грамоты, где написаны имена русских послов и гостей, — это текст, идущий от имени Руси. Тем самым по своей структуре договор 944 г. сходен с договором 911 г. Однако уровень оформления соглашения 944 г. значительно выше, точно так же как на более высоком межгосударственном уровне были проведены предварительные переговоры (в Киеве и Константинополе), более многочисленным и пышным был состав русского посольства, более всеобъемлющим и масштабным стало содержание договора. Русские послы, как это следует из летописной записи, "водили суть царе… роте" на том экземпляре грамоты, что шла от греков. В летописном тексте договора нет указаний об утверждении соглашения византийским императором, что дало повод А. В. Лонгинову предположить, что окончательная выработка договора совпала по времени с присягой на документе греческого императора, поэтому факт этот и был опущен в самом тексте {688}. Мы же полагаем, что он сохранился в тексте грамоты, идущем от греков. В данном же документе — тексте, идущем от русской стороны, — он был лишним. В свою очередь византийское посольство приняло клятву Игоря на тексте грамоты, идущей от Руси. Красочно описывает автор "Повести временных лет" эту процедуру. Утром Игорь призвал к себе послов и вместе с ними отправился на холм, где стояла статуя Перуна; к его ногам руссы сложили свое оружие, щиты, золото. Здесь Игорь совершил обряд присяги. Руссов-христиан византийские послы водили к присяге в соборную церковь св. Ильи {689}.

В соответствии с принятой международной практикой Игорь устроил византийскому посольству точно такой же официальный "отпуск" с вручением подарков, какой был организован, согласно летописному тексту, русскому посольству в Константинополе в 911 г. Послов одарили традиционными русскими товарами — мехами, воском, челядью. Но на этом история заключения договора еще не закончилась: по возвращении на родину византийское посольство было принято императором и доложило ему о визите в Киев, о "речах" Игоря и, видимо, о процедуре принесения присяги русским великим князем и его людьми.

Но как быть с фактом различного исходного адреса отдельных частей грамоты 944 г. (начало и конец — от имени Руси, основная часть — от имени Византии)? Во-первых, необходимо иметь в виду уже приводившееся нами наблюдение К. Неймана о том, что нередко иностранные посольства специально требовали, чтобы текст отдельных наиболее важных договорных статей шел непременно от имени византийского императора. И в данном случае не исключена такая возможность. Во-вторых, вероятен и факт сохранения при переводе грамоты на русский язык или при составлении ее русского оригинала той редактуры текста, которая была дана греками своему экземпляру грамоты, т. е. идущему от имени Византии. В-третьих, следует обратить внимание на имеющуюся в данном случае непоследовательность изложения текста от имени Византии. В статье о возвращении из империи бежавшей русской челяди неожиданно берет слово Русь. В историографии этот факт обычно расценивается как пример путаницы с притяжательными местоимениями: вместо "ваши" ошибочно поставлено "наши". Но так ли случайна эта "путаница"? Обратимся еще раз к данной статье. В ней говорится, что если бежавшего челядина на территории Византии, в том числе у св. Маманта, не найдут, то "на роту идуть наши хрестеяне Руси по вере ихъ, а не хрестеянии по закону своему, ти тогда взимають от насъ цену свою…". Русская сторона, как видим, говорит о себе в первом лице — "наши хрестеяне Руси…". Причем здесь особо подчеркивается русская принадлежность идущих "на роту" христиан и язычников и как результат этого особого акцента появляется первое лицо применительно к Руси. Так что наблюдение К. Кеймана получает дополнительное подтверждение и в этом случае. Употребление первого или третьего, лица в подобном договоре зависит от политических акцентов, от того, что каждая из сторон хочет подчеркнуть в том или ином контексте.