Хью Томас - Великая Испанская империя

Энрикес согласился с назначением доктора Педро Мойи, священнослужителя из благородного кордовского семейства, архиепископом Мексики в знак признания желания этого прелата учредить в Новой Испании инквизицию. В ознаменование этого события прошли пышные торжества — в частности, поставили забавную пьеску Хуана Переса Рамиреса под названием «Духовное обручение пастора Педро и мексиканской церкви». Рамирес, который вскоре стал священником, считается первым драматургом мексиканского происхождения. За пьесой последовала драматизированная беседа о посвящении Мойи авторства Фернана Гонсалеса де Эславы, известного севильянца, который прибыл в Новый Свет около 1560 года. Главный герой сочинения, mulatto [49], излагает свои воззрения таким образом, что инквизиторы потешались, а вице-король разгневался ‹‹250›› . Такие персонажи текста, как «Вера», «Надежда», «Щедрость» и «Мексиканская церковь», делали сочинение аллегорическим и содержали — на взгляд строгого вице-короля — недопустимые сатирические намеки. Шутка насчет собирания налогов (не самый типичный предмет для оттачивания остроумия) побудила Энрикеса запретить постановку. «У меня начинаются колики, — писал Энрикес совету по делам Индий, нисколько похоже, не утрируя, — и никто бы не одобрил подобное, ибо посвящение и принятие паллия, безусловно, не являются поводом для фарса» ‹‹251›› .

Вскоре появился язвительный памфлет, содержавший насмешки над вице-королем и над налогами; его прибили к дверям собора. Взбешенный Энрикес незамедлительно заключил под стражу предполагаемых авторов, Гонсалеса де Эславу и Франсиско де Терраса. Между тем архиепископ Мойя избавил себя от ненужной головной боли благодаря тому, что цензор инквизиции, умный и неутомимый фра Доминго де Салазар, священник из Лабастиды в Алаве (Страна басков), счел возможным одобрить постановку. (Сам Мойя раньше был инквизитором в Мурсии в Кастилии.) Гонсалес де Эслава как будто не пострадал от непродолжительного заключения и продолжил сочинять остроумные диалоги.

Указания Энрикесу, подписанные королем Филиппом в Аранхуэсе 7 июня 1568 года, как обычно, составили пятьдесят семь абзацев. Новому вице-королю предписывалось уделять особое внимание учреждению новых монастырей и колледжей, где могли бы получать образования как mestizas [50], так и девочки-индеанки. Также требовалось строить новые больницы. Еще вице-королю поручалось продолжать политику переселения индейцев в города, чтобы они не жили «вольготно и привольно» в сельской местности. Монастыри не следовало строить слишком близко друг к другу. За индейцами, трудившимися на серебряных копях, надлежало присматривать особенно тщательно. Если с кем-то из индейцев обращались как с рабом, хотя формально он считался свободным человеком, с этим предлагалось немедленно разобраться. На сахарных мельницах должны были работать чернокожие африканцы, а не индейцы. Еще поручалось проводить инспекции, дабы гарантировать, что среди множества доставляемых из далекой Испании томов не найдется ни одного из составленного инквизицией «Списка запрещенных книг».

Энрикес прошел испытание огнем еще до того, как начал исполнять свои обязанности. Он прибыл в Новую Испанию в сентябре 1568 года в одном из кораблей Flota (флота, что перевозил сокровища и товары из Новой Испании в метрополию) в сопровождении испанского военного эскорта. Прежде чем новый вице-король добрался до порта Веракрус, смелый английский моряк Джон Хоукинс вошел в гавань Сан-Хуана де Улуа с грузом рабов. Хоукинса неприятно поразили размеры военного эскорта испанцев. В последовавшей битве маленькая английская флотилия была уничтожена, лишь один корабль, которым командовали сам Хоукинс и молодой, но даровитый Фрэнсис Дрейк, его двоюродный брат, сумел кое-как добраться до Англии. После этой схватки Хоукинс посвятил себя созданию по-настоящему боеспособного английского военного флота, а Дрейк до конца жизни делал все возможное, чтобы отомстить за позор, разоряя испанские торговые маршруты ‹‹252›› .

В 1580 году, когда Энрикес покинул Новую Испанию и отправился в Перу, фра Антонио Понсе в своем дневнике лирически описывал вице-королевство для comisario general ордена францисканцев. Эти места по-прежнему сохраняли свою дикую красоту, и монаху чудилось, что великие озера словно обнимают ныне принадлежащий испанцам город. Овощи и фрукты все еще выращивали на чинампах, то есть в «плавающих садах», как и траву на сено для лошадей. Древесный уголь и хворост, крупы, одеяла и гончарные изделия привозили ежедневно на каноэ, которыми мексиканцы умело правили, опираясь на длинные шесты. Как выразился Энрикес, покидая свой пост, в Новой Испании имелось «две республики, коими следовало управлять», — индейская и испанская. Увы, «индейцы столь жалкие, что всем христианам надлежит им сострадать» ‹‹253›› .

Впрочем, имелись минимум два повода для тревоги: во‑первых, многие каналы стали едва проходимыми из-за мусора, который в них бросали; во‑вторых, здания старого города постепенно, год за годом, оседали и затапливались. Чтобы справиться с этим, строители возводили новые причалы у величавых зданий. Однако постоянно присутствовал риск наводнений, а лагуна источала «зловонный смрад».

Стихотворения епископа Бернардо де Бальбуэны, испанского священнослужителя из Вальдепеньяса в Кастилии, великолепно подытоживают картину. В 1600 году Бальбуэна еще оставался приходским священником, но собирался двинуться в столицу. Там ему предстояло написать «La Grandeza Mexi-cana» (1604) и эпическую поэму «El Bernardo o Victoria de Roncesvalles» [51](1624). Позднее он стал аббатом Ямайки, а затем епископом Пуэрто-Рико. Он был прекрасным лириком, а его сонеты заслуженно пользовались известностью. Вот пример:

В те времена в городе Мешико насчитывалось до 4000 белых, которые жили, используя труд бесчисленных индейцев ‹‹254›› . Вероятно, чернокожих африканцев было ничуть не меньше, чем самих испанцев; преимущественно это были рабы, но встречались и свободные африканцы, которые решительно, не чураясь угрожать насилием, подчинили себе многие городские поставки. Индейцы прибывали в столицу с товарами по привычным дорогам, а дальше их встречали африканцы, вынуждавшие продавать привезенные товары по номинальной стоимости. Цены на товары, которые затем продавались в городе, были намного выше тех сумм, что выручали от продаж индейцы ‹‹255›› .