Энтони Бивор - Гражданская война в Испании 1936–1939

11 октября, через 15 месяцев после убийства Андреу Нина, начался процесс над вожаками ПОУМ в Трибунале по шпионажу и государственной измене [922]. Большинство испанских коммунистов понимало, что, несмотря на необходимость продолжения начатого суда, было бы неразумно проявлять на нем неумолимость. Тем не менее обвинение действовало топорно, опираясь на грубо подделанные документы, якобы связывавшие ПОУМ с националистской шпионской организацией в Перпиньяне. У коммунистов была и запасная тема – усугубление обвинения в измене участием подсудимых в событиях мая 1937 года. Они утверждали, что ПОУМ заключила «пакт о ненападении с врагом», чтобы ее 29-я дивизия смогла участвовать в боях в Барселоне. Однако суды завершились в той или иной степени компромиссным вердиктом – репутацию республики нельзя было пачкать в такой момент показательным процессом, поэтому самые вопиющие обвинения были отброшены. Несмотря на это, роль ПОУМ в событиях в Барселоне использовали для оправдания тюремных сроков, присужденных их вожакам.

Начало зимы было в республиканской Испании унылым. Дефицит продовольствия становился все острее, промышленное производство составляло всего одну десятую от уровня 1936 года, что было вызвано проблемами с сырьем и с подачей электричества в Барселоне. Не хватало топлива для отопления, сигарет и мыла невозможно было достать уже много месяцев. Все сильнее распространялись пораженческие настроения; даже те, кто от отчаяния убедил себя, что борьба рано или поздно увенчается победой, теперь не мог не смотреть правде в глаза. Даже эти люди понимали, что следующее сражение окажется последним, и с горестной покорностью ждали развязки.

Население Барселоны находилось на грани голода: паек, если его удавалось получить, составлял на пороге зимы всего 100 граммов чечевицы в день. Люди на разбомбленных улицах падали в голодные обмороки, множились случаи цинги. Пропагандистские радиопередачи окончательно оторвались от реальности. Люди еще как-то двигались просто потому, что им ничего больше не оставалось – ослабленные недоеданием рабочие тащились на свои заводы, где почти полностью прекратилась подача электроэнергии и кончилось все сырье, причем именно по той причине, что армия продолжала драться. Являться на работу было не так болезненно, как представить себе прекращение работы.

В конце ноября – начале декабря правительство Негрина издало очередные мобилизационные указы, толку от которых было мало из-за отсутствия оружия для призывников. Многие новобранцы расходились обратно по домам сразу после призыва – при этом на фронте по-прежнему расстреливали дезертиров. Впрочем, попадалось незначительное меньшинство беглецов, так как власти не могли справиться с новой волной мобилизованных.

Даже армия, боевой дух которой был обычно выше, чем в тылу, перед началом битвы за Каталонию выглядела побитой, что не означало, что она утратила способность еще раз удивить неприятеля геройским сопротивлением. Республиканские силы в Каталонии потеряли на Эбро не только 75 тысяч человек, но и почти всю свою технику и снаряжение. Армия Эбро и Восточная армия, насчитывавшие в общей сложности больше четверти миллиона человек, имели теперь для отражения натиска националистов всего 40 танков, менее сотни полевых орудий, 106 боевых самолетов (из которых подняться в воздух из-за отсутствия запчастей могла только половина) и только 40 тысяч винтовок.

Тем не менее советские советники, похоже, преуменьшали опасность. Возможно, они считали, что республику ждет неминуемое поражение, а значит, им недолго оставаться в Испании и надо получить от командировки максимум удовольствия. «У меня все по-прежнему, – писал на родину один из переводчиков, – то есть очень хорошо. Я заделался заядлым доминошником, по вечерам мы забиваем «козла», слушаем граммофон. У меня ненормальный аппетит (ем до одури)… После обеда мы спим часок-другой, вот и набираешь вес… Я здесь много читаю» [923].

Негрин думал о будущем, хотя ничего не обсуждал со своими министрами. Как сообщал Димитрову Гере, «министры жалуются, что не видят Негрина и не могут решать с ним свои отраслевые вопросы» [924]. Похоже, Негрин встречался только с ведущими коммунистами и с советскими официальными лицами. 17 ноября на встрече с советским поверенным в делах Марченко он поднял «вопрос наших «соседей» в Испании» (эвфемизм для сотрудников НКВД). Он сказал, что «связь между товарищем Котовым и его работниками с Министерством внутренних дел и с СИМ нецелесообразна. Он предложил, чтобы товарищ Котов сохранял косвенные контакты с ним, Негрином, так как он создает свой собственный особый аппарат. То, что Негрин, всегда крайне деликатный в отношении наших людей, счел необходимым такое замечание, несомненно, свидетельствует о сильном давлении на него со стороны социалистической партии, анархистов и особенно агентов Второго интернационала по вопросам «вмешательства» наших людей в работу полиции и контрразведки» [925].

На другой встрече, 10 декабря, Негрин изложил свои далеко не демократические представления, полностью совпадавшие с коммунистической политикой. Перед этим он обсуждал с Диасом и с Урибе идею «объединенного национального фронта, который он, видимо, представляет собственной новой партией. Эта мысль посетила его после утраты надежд на объединение социалистической и коммунистической партий… Наибольшее, чего можно ожидать, – это поглощение соцпартии компартией в конце войны».

Негрин понял, что «зависимость от коммунистической партии неблагоприятна с международной точки зрения. У существующих республиканских партий нет будущего. У Народного фронта нет общей дисциплины, его раздирает межпартийная борьба. Поэтому нужна организация, которая объединила бы все лучшее, что есть во всех партиях и организациях, и могла бы оказывать правительству фундаментальную поддержку… Возврата к старому парламентаризму быть не может; будет невозможно позволить «свободную игру» партий, какая была раньше, потому что в противном случае правые опять силой вернутся во власть. Это значит, что требуется либо единая политическая организация, либо военная диктатура. Никакого другого пути он не видит» [926]. План Национального фронта Негрина был неким левым вариантом того, чего достиг Франко своим «Национальным движением».

В начале декабря, через две недели после переправы последнего отряда республиканцев через Эбро, Маневренная армия националистов развернула свои порядки на обоих речных рубежах северо-восточной зоны республики. Республиканский Генштаб, предвидевший такое развитие событий, готовил оборону Каталонии и планировал отвлекающие удары на западе и на юге [927].