Энтони Бивор - Гражданская война в Испании 1936–1939

Радость националистов в связи с захватом второго города страны замедлила их наступление и дала беглецам фору. Машины правительственных чиновников пытались прорываться через толпы; в обстановке «спасайся, кто может» некоторые бюрократы и политики заказывали для себя и для своих семей машины «скорой помощи», при этом раненым приходилось брести пешком. «Масса людей, – писал Хулиан Сугасагойтиа, бывший министр-социалист, позже переданный Франко и расстрелянный, – разбрелась по местности, спала на мерзлой земле, грелась у костров, на которые, помимо сучьев, шли тачки. Ночами люди замерзали насмерть. Матери отказывались отдавать тела мертвых детей, у недавно родивших почти не было шансов» [958].

Преследовавшие их националисты также были утомлены после долгих переходов, но главной заботой их Генерального штаба были оставшиеся республиканские истребители: нельзя было позволить им влиться в эскадрильи центральной зоны. Все бомбардировщики и истребители националистов и их союзников атаковали сохранившиеся вражеские аэродромы.

Французскому правительству грозила огромная волна беженцев: оно никак не подготовилось к катастрофе, не считая отправки на границу жандармов, национальных гвардейцев и сенегальцев [959]. Первым решением властей было закрыть границы и отказаться выполнить просьбу республиканского правительства о пропуске 150 тысяч человек – стариков, женщин и детей. Но напор был так силен, что французские власти вынуждены были 28 января открыть границу для гражданских лиц. Войскам и мужчинам призывного возраста переход через границу не разрешался. На французской территории оказалось более 200 тысяч человек, а также тысячи других, нелегально перешедших через горы, обманув бдительность сенегальских батальонов [960].

3 февраля силы националистов находились уже в 50 км от границы, и было очевидно, что арьергард республиканцев не в силах их сдержать. Французское правительство подвергалось яростной критике со стороны правой прессы и правых политиков: Франция уже укрывала многих беглецов как из Испании, так и из тоталитарных государств к югу и к востоку от нее. С 1936 года на помощь политическим беженцам было израсходовано 344 млн франков. Но теперь властям предстояло либо впустить в страну республиканские войска, либо попытаться закрыть границу, применяя пулеметы против хорошо вооруженной силы.

8 февраля генерал Рохо приказал республиканским войскам отойти к пограничным переходам. По донесениям легиона «Кондор», повсюду уже были вывешены белые флаги, однако утром того дня батареи французских 105-миллиметровых зенитных пушек открыли предупредительную стрельбу при попытках самолетов легиона приблизиться к границе [961]. «В этой победе сыграло решающую роль и немецкое оружие», – записал в своем военном дневнике полковник фон Рихтхофен. На следующий день он добавил: «Мы помним наших храбрых товарищей, радостно отдававших жизни для уничтожения мировой красной заразы, ради мира и чести нашего фатерланда» [962].

У французского правительства, на совести которого уже было предательство Чехословакии, не осталось выбора: 5 февраля оно объявило, что остатки Народной армии могут перейти на французскую территорию. Начиная с 28 января границу перешло в общей сложности около полумиллиона человек, еще 60 тысяч опоздали и попали в руки националистов. Вступление во Францию первых частей Народной армии происходило на глазах у Негрина. V и XV корпуса перешли границу в Портбоу, XVIII корпус в Ла-Жункере, 46-я дивизия – в Ле-Пертю, 27-я дивизия – в Ла-Важоле; 35-я дивизия, прикрывавшая отход армии Эбро, и XI корпус перешли границу близ Пуигсерды 13 февраля.

Изможденные и замерзшие солдаты часто представляли собой жалкое, даже трагическое зрелище, однако было видно, что эти люди все еще отказываются признать свое поражение. Некоторые республиканские части, перейдя границу, складывали на французской земле оружие, подчиняясь приказам жандармов, но сенегальцы из колониальных войск, не понимая происходящего, все равно держали наготове винтовки. Стала знаменитой сцена, когда французский жандарм заставляет первого из беженцев бросить горсть испанской земли, которую тот забрал с собой [963]. Так начиналась республиканская диаспора.

9 февраля, когда националисты завершали оккупацию Каталонии, республиканское правительство, вынужденное перебраться из Барселоны во Францию, ненадолго собралось в Тулузе для обсуждения возможности продолжения сопротивления. В конце совещания Негрин получил сообщение от генерала Миахи, повышенного несколькими днями раньше до ранга командующего всеми тремя родами войск и теперь запрашивавшего разрешение приступить к переговорам с противником о прекращении войны [964].

Негрин ничего не ответил и, ускользнув от журналистов, вместе с Альваресом дель Вайо улетел в арендованном самолете «Эр Франс» в Аликанте. Там он сразу встретился с Миахой, которого сопровождал Матальяна, назначенный командующим вооруженными силами в остававшейся у республиканцев центральной и южной зоне. Негрин потребовал объяснения причин для начала переговоров. В зону вернулись только некоторые из министров, генералов и крупных чиновников – Асанья вскоре после признания Великобританией и Францией франкистского режима сложил с себя обязанности президента, а его временный преемник, глава кортесов Мартинес Баррио, отказался вернуться в Испанию.

Еще одна встреча произошла 8 февраля в Париже: там положение обсуждали Мариано Васкес, Хуан Гарсиа Оливер, Сегундо Бланко, Эдуардо Вал и другие лидеры НКТ. Гарсиа Оливер считал политику Негрина полным провалом: по его мнению, теперь оставалось только искать мира с националистами, но не любой ценой. Он выступал за «почетное» соглашение и за формирование нового правительства, способного обсудить его условия.

Эдуардо Вал, секретарь Комитета обороны Центрального региона, поддержал Оливера, рассказав, что Негрин рассылал своим ближайшим коллегам зашифрованные телеграммы с предупреждением о необходимости эвакуации республиканской зоны. Из этого следовало, что Негрин ведет грязную игру. Было единогласно принято решение вести дело к формированию нового правительства без участия Негрина. Но, вернувшись в Мадрид, Эдуардо Вал, не полностью доверявший решимости своих товарищей, решил действовать самостоятельно [965].

В первой половине февраля агент Коминтерна Степанов старался убедить кадры Испанской компартии в Мадриде, что единственный возможный путь – это «революционная демократическая диктатура» [966]. Он предлагал заменить правительство «специальным советом обороны, труда и безопасности» в составе двух министров и двух солдат, «надежных и энергичных» [967], и вместо заключения мира продолжить войну до победы. На своей конференции 9–11 февраля коммунисты Мадрида согласились с этими предложениями. Пассионария тоже заявила о своей решимости победить в войне и выдвинула свой очередной лозунг: «Испания будет факелом, который осветит путь к освобождению народам, стонущим под фашистским игом» [968].