Эрнст Добльхофер - История письма: Эволюция письменности от Древнего Египта до наших дней.

Вернемся же к надписям на горе Эльвенд.

В 1836 году появился «Мемуар о двух клинописных надписях» Эжена Бюрнуфа (1801–1852). Одна надпись была из Эльвенда, копия ее была найдена в бумагах Ф.Э. Шульца. Бюрнуф наметил клинописный алфавит из 33 знаков, но из них лишь немногие были определены верно. Вклад его в дешифровку клинописи, несмотря на это, весьма значителен, ибо благодаря глубоким познаниям в зенде и санскрите он сумел правильно опознать значение многих слов из надписей, хотя полностью прочесть их он не смог. Кроме того, он показал, что слово «адам», которое Гротефенд принял за титул, на самом деле означает «я есмь». Бюрнуф достоверно определил звуковое значение лишь двух клинописных знаков — передающих звуки «к» и «ц». Не следует, однако, упускать из вида, что он в первую очередь был индологом и санскритологом и его работа над клинописью имела лишь косвенное отношение к основным занятиям, которым он посвятил всю жизнь.

Рис. 80. Пальмирская надпись (II–III вв. н. э.).

То же можно сказать и о его друге, норвежском ученом Христиане Лассене (1800–1876). Он также был индологом и санскритологом (индийскими языками он заинтересовался под влиянием А.В. фон Шлегеля), и среди того, что им создано, работы о древнеиранском языке стоят не на первом месте. Его статья «Древнеперсидские клинописные надписи в Персеполе» появилась в Бонне в том же году, что и труд Бюрнуфа. В истории дешифровки клинописи этой статье обеспечено почетное место.

Занимаясь поисками новых имен, которые могли бы стать исходным пунктом дешифровки, Лассен, как Гротефенд до него и Роулинсон одновременно с ним, вспомнил о проводнике по неизведанным тропам истории, уже доказавшем, что на него вполне можно положиться. «Геродот, мой всегдашний спутник, бесконечно почитаемый и драгоценный», — так написал позже на своем экземпляре книги Геродота крупнейший немецкий африканист Генрих Барт. Геродот вывел на правильный путь и Лассена. В 87-й главе IV книги его «Истории», там, где описывается начало скифского похода Дария, говорится:

«Осмотревши также Боспор, он (Дарий) велел поставить на берегу его два столба из белого мрамора и начертать на одном из них ассирийскими, а на другом эллинскими письменами имена всех народов, с которыми он шел в поход».

Лассен предположил, что подобная надпись должна находиться и среди текстов Персеполя. Просмотрев раз копии Нибура, он действительно нашел одну надпись, которая, по-видимому, содержала не менее 24 собственных имен. Он предложил алфавит, оставивший позади все, что было сделано Гротефендом и Бюрнуфом. 23 знака этого алфавита имели точное фонетическое значение; 8 из них были вновь открыты Лассеном. Кроме того, 2 знака были им определены почти правильно. Из 24 собственных имен он идентифицировал не менее 19 — «великий триумф», как отметил английский ассириолог Бадж почти через сто лет.

Но, вероятно, еще большим достижением было то, что Лассен, опираясь на свои индологические исследования, устранил препятствие, преграждавшее путь прежним дешифровщикам: он заметил, что в древнеиранской клинописи гласный а (краткий а ) не обозначается отдельно, а, как в индийских алфавитах, «присущ» согласным; таким образом, знак, передающий согласный т , может передавать и слог та . Это сразу разъяснило такие написания, как xšavθiy vzrk из xšayθiya vazrka (сравни транскрипцию под рис. 39). Там, где поставлен отдельный знак, соответствующий звуку а , он указывает на долгое а [ã], то есть на двойное а , причем первое присуще предыдущему согласному, а второе обозначает гласный звук.

Когда Э.Э.Ф. Бер и Э.В. Сен-Жаке независимо друг от друга определили недостающие знаки, история дешифровки древнеперсидской клинописи была в основном закончена.

Но теперь она еще раз началась сначала!

Правда, сейчас мы можем изложить все гораздо короче. Г.К. Роулинсон был не только прекрасным солдатом, лихим кавалеристом и опытным дипломатом, он был также и первоклассным ученым. Когда в 1835 году по пути в Керманшах он скопировал две трехъязычные надписи с горы Эльвенд, он в лучшем случае слышал о расшифровке Гротефендом имен Гистаспа, Дария и Ксеркса. Вполне возможно, что Роулинсон, хорошо знавший классическую древность, и сам распознал имена этих царей ахеменидской династии, заметив идентичность эльвендских надписей. Подобно Гротефенду, он приложил знаки клинописи к именам Гистаспа, Дария и Ксеркса и получил таким образом 13 букв. Он также вспомнил об 11-й главе VII книги Геродота, где Ксеркс говорит о своей родословной.

Но Роулинсон находился теперь в гораздо лучшем положении, чем геттингенский учитель Гротефенд. В распоряжении Роулинсона была огромная Бехистунская надпись. Поэтому имеющаяся у Геродота генеалогия Ксеркса дала ему гораздо больше, чем Гротефенду. Уже из первых строк Бехистунской надписи он выделяет группы знаков, обозначающие имена: Парса (Персия), Арсамес (Аршама), Ариамнес (Арьярамна), Теиспес (Чишпиш), Ахайменес (Ахаманиш).

Великий царь, как бы предвидя трудности дешифровщиков, называет нужные исследователю имена в самом начале бессмертной надписи:

В конце 1836 года Роулинсон приехал в Бомбей и получил там от полковника Тейлора клинописные алфавиты Гротефенда и Сен-Мартена. Однако ему самому уже было известно больше звуков, чем обоим исследователям, к тому же не во всем между собой согласным.

Весь 1837 год Роулинсон трудится над Бехистунской надписью. В 1838 году он представляет в Королевское Азиатское общество в Лондоне текст, транскрипцию и перевод первых двух разделов с комментариями. Эта работа попадает в руки Эдвина Норриса, который был единственным знатоком древнеиранского языка в английской столице. Норрис посылает копию в Париж, и Роулинсон таким образом впервые вступает в тесный контакт с наукой. Он завязывает переписку с Лассеном и узнает о работе Бюрнуфа над третьей частью Авесты — Ясной. Роулинсон усиленно изучает зенд и самкскрит. В начале 1839 года у него уже готов перевод почти всех 200 скопированных в Бехистуне строк.