Эрнст Добльхофер - История письма: Эволюция письменности от Древнего Египта до наших дней.

Рис. 75. Надписи Дария и Ксеркса, как их читают и переводят в настоящее время.

Гротефенд с честью поднялся до конца своей служебной лестницы, но его дальнейшая научная деятельность довольно трагична: в последующие годы он еще не раз принимал участие в дешифровке клинописи (в том числе и вавилонской), но в основном без особого успеха; до конца своей жизни он крепко держался за некоторые ошибки в собственной дешифровке. Другие работы Гротефенда свидетельствуют о его универсальном и любознательном уме, но не являются научными достижениями. Старый исследователь с неугасающим упорством занимался древними надписями и языками Малой Азии (ликийским и фригийским) и Италии (умбрийским и оскским). Последние работы Гротефенда давно забыты, но мы чтим в их авторе как раз это неослабевающее упорство и стремление осветить то, что еще оставалось неясным. Человеческие качества Гротефенда сказывались также в том, что он никогда не завидовал успехам своих последователей.

Итак, немецкая публика не признала выдающегося немецкого исследователя. Когда же спустя десятилетия снова был достигнут прогресс в дешифровке древнеиранской клинописи, то это было заслугой скандинавского ученого.

Рис. 76. Расмус Христиан Раск.

Датский профессор Расмус Христиан Раск (1787–1832) является наряду с Францем Боппом и Якобом Гриммом основателем сравнительного языкознания, которое в то время начало широко развиваться. Когда в 1827 году Раск определил в титуле «царь царей» окончание родительного падежа множественного числа «а-н-ам», то он как бы заплатил национальный долг чести: ведь более двадцати лет назад его соотечественник Мюнтер потерпел здесь неудачу, хотя как будто и строил правильные предположения. Неверно прочитал это окончание как «а-ч-а-о» и Гротефенд.

Раск исходил из того, что было ему ближе всего: из изучения германских языков. В результате путешествий по Швеции, Норвегии и Исландии появилась его первая большая работа «Исследование о происхождении древнескандинавского, или исландского, языка» (Копенгаген, 1818), где он впервые привел доказательства близкого родства древнескандинавского языка с южно-германскими (теперь «западногерманскими») языками и более отдаленного — со славянскими, балтийскими, латинским и греческим. Горячее желание познакомиться с еще более отдаленными «родственниками» побудило его в 1816 году предпринять путешествие в Индию; средствами его снабдили король и некоторые частные лица. Через Швецию и Финляндию он отправился сначала в Петербург, а оттуда в 1819 году — через Москву, Астрахань и Тифлис — в Персию и Индию, куда прибыл в 1820 году. В 1820–1822 годах он уже путешествует по Индии.

Юный любознательный датчанин идет по следам другого европейца — Анкетиль-Дюперона. Подобно своему французскому предшественнику, Раск тщательно изучает язык и нравы огнепоклонников, живущих в Бомбее и его окрестностях. Он изучает также язык, нравы и обычаи буддистов Цейлона. Для исследования же клинописи оказались плодотворными его занятия языком священных книг парсов.

Надо сказать, что в Европе и, в частности, в Англии, в то время продолжали довольно скептически относиться к материалам, собранным Анкетиль-Дюпероном с такой беззаветной преданностью науке. Раску выпало на долю раз и навсегда рассеять эти сомнения. В блестящей статье о подлинности языка зенд он убедительно доказал достоверность фрагментов, опубликованных Анкетиль-Дюпероном, и отметил близкое родство этого языка с языком древних индийцев. Изучив алфавит и транскрипцию, предложенные Гротефендом, Раек пришел к выводу о сходстве языка надписей с языком зенд и показал, что последний не моложе, если не старше, языка ахеменидских надписей. Результаты этих исследований (в гораздо большей мере, чем найденное им окончание родительного падежа множественного числа) открыли дорогу для двух «завершителей» дешифровки древнеиранской клинописи — француза Эжена Бюрнуфа и норвежца Христиана Лассена.

Почему сам Раек не пошел дальше по пути дешифровки? Он был языковедом и прежде всего хотел выяснить структуру и грамматику древнеи среднеиранского языков. Поэтому его первоочередной задачей была обработка богатого собрания рукописей, приобретенных им в Индии. Кроме того, и над жизнью Расмуса Христиана Раска тяготело все тоже неумолимое «слишком рано».

С тех пор как Анкетиль-Дюперон привез в Европу результаты своих трудов, изучение зенда стало для французов национальным делом чести. Эжен Бюрнуф, исследуя Авесту, опирался, следовательно, на известную традицию. Используя список названий племен и народов, Бюрнуф и Лассен (они работали независимо друг от друга, но обменивались мнениями) сумели определить значение почти всех знаков древнеиранской клинописи и, таким образом, завершить постройку здания, фундамент которого был заложен Гротефендом.

Они работали над материалом, включающим не только копии Нибура, но и копии из наследия Ф.Э. Шульца, профессора университета в немецком городке Гиссене, который по поручению французского правительства незадолго до этого отправился в Армению, где в 1829 году был убит курдами. Неожиданно исследуемый материал был умножен благодаря удаче, осмотрительности и упорному труду человека, которому его соотечественники присвоили почетное звание «отца ассириологии».

Правда, школьнику из Илинга Генри Кресвику Роулинсону (1810–1895) до «отца» было еще далеко. Примечательно, однако, что уже тогда он с большим рвением изучал греческих и латинских историков. И при этом отнюдь не был паинькой или зубрилой. Напротив, он выделялся как хороший спортсмен и атлет. Это располагало в его пользу учителей и до сих пор обеспечивает ему особую популярность в английских школьных кругах; тогда еще была свежа в памяти битва при Ватерлоо, выигранная, как говорили в Англии, на спортивных площадках аристократического колледжа в Итоне. Не удивительно, что уже в 16 лет Генри был принят на службу в Ост-индскую компанию, а через год оказался в Индии.

Рис. 77. Генри Кресвик Роулинсон.

На борту корабля способный юноша познакомился с губернатором Бомбея, который нашел в нем внимательного слушателя. Страстный востоковед, он пробудил в юноше любовь ко всему персидскому, в частности, к персидскому языку и литературе, и эта любовь, как путеводная звезда, светила Роулинсону всю жизнь.