Эрнст Добльхофер - История письма: Эволюция письменности от Древнего Египта до наших дней.

Из научных трудов Шмидта мы вынуждены, за недостатком места, выделить лишь две работы, отражающие наивысший этап деятельности Шмидта как дешифровщика. На первый взгляд они как будто не имеют между собой] ничего общего, но в действительности связаны очень тесно. Основной его работой в области греческой филологии (сам он с 1857 года занимал должность профессора в Иене, после того как в течение восьми лет добросовестно обучал детей в гимназии) было вновь переработанное издание упомянутой выше сокровищницы знаний — энциклопедии Гесихия, вышедшее в Иене в двух изданиях — полном (пятитомном) и сокращенном (двухтомном).

Можно с уверенностью предположить, что обращение Брандиса к древним лексикографам возбудило особый интерес Морица Шмидта, когда последний готовил публикацию статьи Брандиса и рецензию на нее. А воодушевившись ее содержанием и согласившись с ее основными выводами (несмотря на критические оговорки по некоторым пунктам), Шмидту оставалось сделать лишь маленький шаг к собственной работе над дешифровкой, Шмидт занялся тем, от чего отказался Джордж Смит и что оставил незавершенным Иоганнес Брандис.

Не входя в детали, отметим, что он также отталкивался от ptylis , или gotylis и rasнgnetos , однако, следуя комбинаторным путем, достиг намного более важных результатов, чем оба его предшественника. Уже в январе 1874 года Шмидт, отличавшийся поразительным упорством и работоспособностью, дешифровал почти весь кипрский силлабар. В том же году он издал упомянутую выше большую надпись на бронзовой табличке из Идалейона. Предпринятая им обработка текста внесла окончательную ясность в характер кипрской письменности: она не содержит ничего иного, кроме слоговых знаков (сравни в связи с этим транскрипцию, применявшуюся Брандисом), причем такие знаки передают как открытые слоги (то есть слоги типа «согласный + гласный»), так и простой гласный!

Рис. 146. Кипро-минойские графические знаки.

Последний кирпич в здание, возведенное за столь короткий срок (в основном с 1872 по 1874 год), был положен немецкими исследователями Декке и Зигизмундом. Они открыли слоговые знаки, начальными звуками которых были j и w , и таким образом покончили с непреодоленными еще затруднениями в чтении текстов.

Было выяснено, что упомянутая бронзовая табличка из Идалейона содержит договор, заключенный между царем и городом, с одной стороны, и семейством лекаря — с другой. Согласно договору, названным врачам и их потомкам вместо уплаты гонорара наличными передавались поместья и поземельный налог с некоторых областей.

Итог всей проделанной работы и многих удачных комбинаций, несмотря на его безусловную историческую ценность, оказался, таким образом, довольно скучным.

Кипрское слоговое письмо все еще хранит свою тайну. В 1910 году, например, были открыты некоторые надписи, составленные кипрским письмом, но совсем не на греческом языке. Надписи эти были обнаружены не на острове, а в двух музеях — Эшмолеан в Оксфорде и в Лувре, где они до того лежали, не привлекая к себе никакого внимания. Недавно умерший тюбингенский профессор Эрнст Зиттиг нашел в Амафе на Крите даже самую настоящую билингву — двуязычный, но, к сожалению, очень краткий текст, записанный кипрским слоговым и общегреческим буквенным письмом. Легко заметить, что материал, доступный науке, слишком скуден для того, чтобы можно было открыть и с известной основательностью объяснить исчезнувший язык древних киприотов, хотя попытки делались и в этом направлении. Будем надеяться, что в ближайшее время поиски исследователей приведут к благоприятным результатам, ибо, по общепризнанному мнению, кипрское слоговое письмо является производным от критских линейных письменностей, одна из которых недавно была дешифрована. Более того, существовало еще и так называемое кипро-минойское, или кипро-микенское «переходное письмо» (пока не дешифрованное), представляющее собой, вероятно, связующее звено между кипрской и критскими линейными письменностями. Кто знает, может быть, последние прольют свет на кипро-минойское письмо, а оно в свою очередь — и на памятники кипрской письменности, и их неизвестный язык. Из 26 букв и 5 цифр, известных пока в кипрско-минойском письме, 10–12 знаков идентичны знакам классического кипрского силлабара; сверх того можно было бы определить, очевидно, и еще 8. Правда, особо важных выводов о кипрском письме ожидать пока не приходится, поскольку кипро-минойское письмо знакомо нам лишь по кратким надписям на сосудах; даже если эти надписи и поддадутся прочтению, едва ли они принесут что-либо, кроме упоминаний о содержимом сосудов или их владельцах.

Прошло уже более 80 лет с тех пор, как была открыта письменность «Медного острова» в восточном Средиземноморье, древнего Кипра. В нескольких днях пути от него (если плыть на парусном судне) лежала родина еще более древней письменности, работа над которой совсем недавно завершилась блистательной дешифровкой. Это Крит, остров Минотавра и Ариадны, ласково покачиваемая морем колыбель древнейшей, подлинно европейской духовной культуры.

Все началось с того, что в 1889 году английский путешественник и знаток древностей Гревилль Честер принес в дар музею Эшмолеан в Оксфорде несколько предметов старины, среди которых находилась сердоликовая печать. На четырех овальных сторонах печати имелись изображения стилизованных рисуночных знаков, напоминающих иероглифы, а сама печать происходила якобы из Спарты. Человеком, на попечение которого перешел дар, был хранитель музея Артур Эванс.

Последнему сразу же бросилось в глаза сходство знаков печати с хеттскими иероглифами, которое, казалось, особенно усиливалось при взгляде на изображение головы собаки, или волка, с высунутым языком (в третьем овале). Однако этим сходство и ограничивалось; в остальном ничего подобного не было обнаружено ни в одной из древних культурных областей мира, и поэтому Эванс прибег к помощи самых различных предположений о возможности происхождения печати, в том числе и к помощи гипотезы о «доисторической» Греции.

Спустя четыре года, весной 1893-го, Эванс отправился в Грецию, и здесь в Афинах, во время своих изысканий наткнулся на несколько экземпляров печати, похожих на ту, первую. Ему удалось собрать четырех и трехсторонние печати, просверленные вдоль по оси. На все расспросы об их происхождении Эванс слышал один и тот же ответ: они привезены с Крита. Запросив Берлинский музей, Эванс получил оттуда слепки с целого ряда подобных же экземпляров, а к этому добавилась еще и гемма, найденная в Афинах А.Г. Сейсом. Возвратившись в Англию, Эванс уже мог в ноябре 1893 года доложить Лондонскому обществу любителей эллинских древностей об открытии около 60 иероглифических символов, восходящих, очевидно, к некогда распространенному на Крите рисуночному письму. А в следующем году он и сам отбыл на Крит.