Владимир Тихонов - История Кореи. Том 2. Двадцатый век

Упорная работа историков, поиск ими новых форм в написании трудов в сочетании с поддержкой отечественных и зарубежных фондов и меценатов дают надежду на лучшее будущее отечественного исторического корееведения, переживающего сегодня трудные времена, что связано с уходом старшего поколения и перестройкой российской гуманитарной науки в целом. В этом плане не могу не отметить, что настоящий перевод труда южнокорейского историка публикуется при поддержке Корейского фонда (Korea Foundation, Сеул), благодаря которому стал возможен выход в последние годы многих серьезных трудов по Корее как в нашей стране, так и за рубежом.

Т. М. Симбирцева

Москва, ноябрь 2009 г.

С книгами профессора Кан Мангиля я впервые столкнулся, находясь осенью 1991 г. на стажировке в сеульском университете Корё — том самом, на исторической кафедре которого преподавал тогда профессор Кан, где плодотворно трудятся до сих пор многие его ученики. Я изучал по этим книгам историю как позднечосонской Кореи, так и Кореи ХХв., и они оказали значительное влияние на формирование моих собственных воззрений на корейскую историю. В определенном смысле, хотя я и не ходил на лекции к профессору Кану, я считаю его одним из своих наставников. В его трудах меня привлекало внимание к глубинным социально-экономическим процессам (в частности, к развитию товаро-денежных отношений в корейской экономике XVIII-XIX веков), а также беспощадно-критическое отношение к истории собственной страны, «срывание всех и всяческих масок». Скажем, анализируя экономическое развитие Южной Кореи 1970-х гг., которое в сегодняшней России принято (вслед за южнокорейским официозом) почтительно именовать «экономическим чудом», профессор Кан подчеркивает крайнюю зависимость южнокорейского монополистического капитала от иностранных займов и инвестиций, от поставки ресурсов и комплектующих из-за рубежа, а также диспропорции в развитии народного хозяйства — подчиненное положение мелкого и среднего капитала, хронические неудачи в сельскохозяйственной политике и т. д.

По сути, профессор Кан дает систематизированное представление именно о тех чертах полупериферийного, зависимого капитализма Южной Кореи, которые в итоге способствовали возникновению в экономике кризисных явлений, приведших к экономическому и социальному кризису 1997–1998 гг. — последствия которого ощущаются в стране до сих пор. Вопреки сложившимся в определенных кругах в России наивным представлениям о «просвещенной» диктатуре Пак Чонхи, проф. Кан наглядно, на конкретных фактах, показывает, каким образом полицейский произвол, подавление основных прав и свобод, цензура, систематическое ограбление рабочего класса через политику «сдерживания» роста зарплат и насаждение официозного национализма пагубно влияли на корейское общество. Нет ли тут предостережения всем тем, кто, пренебрегая международным опытом, хочет выдать связанный с благоприятной внешнеэкономической конъюнктурой количественный рост экономических показателей в условиях авторитарной системы за качественное, поступательное развитие общества как целого?

Но нельзя не отметить, при всем уважении к профессору Кану, и целого ряда теоретико-методологических проблем в его видении новейшей истории Южной Кореи. Скажем, часто употребляющийся им термин «народные массы» ( минджун ) включает в себя как рабочих, так и мелкособственнические слои — середняков деревни, мелких и средних предпринимателей, торговцев и т. д. Это не совсем корректно с марксистской точки зрения, ибо отношение к средствам производства, а также социально-политическое мировоззрение у этих слоев не может не быть различным. Конечно, и интересы мелкособственнических слоев приносились в жертву правившими в Южной Корее режимами, что обуславливало их участие в борьбе с диктаторскими правительствами 1950-80-х гг., но их недовольство политической системой никогда не переходило в неприятие капитализма как социально-экономического строя . А вот среди фабрично-заводского пролетариата и части городской интеллигенции Южной Кореи радикальные идеи, навеянные, прежде всего, социалистическими доктринами, начали распространяться уже с середины 1980-х гг.

«Национальный» марксизм профессора Кана проблематичен и в другом своем аспекте — является ли, с точки зрения эксплуатируемых слоев населения Корейского полуострова, прогрессивной любая подвижка на пути к Объединению страны? Скажем, строительство южно-корейских предприятий в КНДР означает, наряду с, несомненно, прогрессивным развитием производительных сил, и беспощадную эксплуатацию труда северокорейских рабочих, лишенных права на создание свободных профсоюзов и забастовку. Говорить от Объединении как прогрессивном с классовой точки зрения процессе можно, видимо, лишь тогда, когда оно будет еще и движением «снизу», а не просто серией договоренностей между монополистической буржуазией Юга и бюрократической диктатурой Севера. Это, несомненно, понимает и профессор Кан (недаром он критически отзывается о политике южнокорейских властей, запрещающих свободные и самостоятельные контакты с Севером «снизу», без посредничества государства), но, как кажется, энтузиазм в отношении Объединения как национальной задачи в определенной степени смягчает марксистскую строгость его анализа.

Марксизм есть, прежде всего, дух сомнения и критики, антипод некритического почитания авторитетов, — и в этом смысле критическое отношение к идеям профессора Кана является должным и необходимым. Но одновременно нужно помнить и о значении труда профессора Кана, открывшего принципиально новую перспективу для понимания новейшей истории Кореи — истории расколотой страны, но в то же время и истории борьбы за национальное воссоединение, гражданские, человеческие и социальные права.

В. М. Тихонов,

Осло, ноябрь 2009 г.

Истоки раздела Кореи следует искать во временах японского колониального правления, хотя непосредственной причиной стала оккупация северной Кореи Советским Союзом и южной Кореи Соединенными Штатами. При этом надо отметить, что стремление переложить главную ответственность за раскол нации на внешние силы указывает на то, что осознание истории как процесса, в котором главную роль играет сам корейский народ, у него еще не сложилось. Чтобы такое осознание сформировалось и окрепло, нация сама должна быть готова взять на себя ответственность за неудачи прошлого, и это даже важнее, чем исправление искажений в изложении истории Кореи и прославление ее выдающегося исторического наследия.