Константин Гапоненко - Как жили мы на Сахалине

Как-то пришла к нам в дом учительница русского языка и литературы, посмотрела, как мы готовим уроки, как живем, поговорила с мамой да и спросила: «А нельзя ли к вам на квартиру?». Мама смутилась: «Квартирантов никогда не приходилось держать. Удобно ли вам будет? Люди мы простые, отец иногда шумнет маленько». И вправду, отец иногда, выпив с усталости или с морозу, мог повысить голос просто так, без причины, наверное, чтобы мы не забывали, кто в доме хозяин. Никто его не боялся, но никто ему и не перечил. «Вот то мне и нравится, — ответила учительница, — что все у вас просто. А с Иваном Григорьевичем мы славно поладим».

И вот поселилась у нас Алевтина Петровна, коренная москвичка, выпускница Московского педагогического института имени Ленина, обладательница красного диплома. Думаете, в широкопадскую глушь посылали захудалых троечников, полных неудачников? Ничего подобного! Наши судьбы вручали лучшим выпускникам ленинградских и московских вузов, чтобы дети рыбаков, лесорубов, колхозников, обитатели медвежьих углов получали образование не хуже столичного.

Надо ли говорить, что Алевтина Петровна стала нашим кумиром! Мы вставали вместе с ней и бежали на плато, где делали зарядку, после занятий посещали кружки, которые она вела, — гимнастический и танцевальный.

Мы любили ее предмет, учась яркости и стройности речи, перенимали манеру поведения, непроизвольно подражая походке, жестам, улыбке, впитывали ее обаяние и культуру. Мы полюбили Москву, потому что Алевтина Петровна неподражаемо рассказывала о столице, мечтали побывать там. Учительница нам платила взаимностью, ходила с нами в лес, в горы, влюбилась в нашу Широкую Падь, стала жить с нами полнокровной интересной жизнью. Наш танцевальный кружок дебютировал на Октябрьские праздники. Концерт получился великолепный, в одном танце я солировала, на мне было платье, сшитое по выкройке Алевтины Петровны. Мы сами выросли в собственных глазах и зрителям доставили немало радости. И с отцом она поладила, и с мамой сдружилась, стала в нашей семье родным человеком. Года через полтора вышла она замуж за учителя физкультуры и стала жить отдельно. Мама часто снаряжала меня с молоком, творогом или сметаной: «Снеси Алевтине Петровне». Позже, вернувшись в Москву, она долго писала нам письма, присылала к праздникам столичные лакомства. Писали и ее родители, благодарили за то, что мы приютили их дочь. У нас в семье говорили: «Наша Алевтина Петровна!».

Нет, не была Широкая Падь дырой: здесь проходили районные смотры художественной самодеятельности, устраивались по примеру столицы фестивали и слеты, спартакиады, расцвечивались флагами пионерские лагеря. Мне очень нравился лагерь возле Пильво, но здесь однажды случилась со мной беда — я заболела. Доставили меня в Широкую Падь на катере, врачи определили — аппендицит. Требовалась срочная операция, а хирург в отпуске на материке. Отец с дежурным врачом кинулись в райисполком, в райком. Уж не знаю, кто там распорядился, но часа через два прибыл вертолет и увез меня в Александровск. Больно, страшно мне, а все же превозмогла себя, прильнула к иллюминатору. Так ярко сверху видно было и берег наш, и песчаное дно, подводные скалы, водоросли. А сколько оттенков оказалось у морской воды!

Привезли меня на операцию вовремя. Врачи сказали: через несколько часов было бы поздно. Родных в Александровске не было, но в больнице я не ощутила одиночества. Все ко мне отнеслись сердечно, вылечили — проводили на пристань. В то время между Александровском и Пильво курсировал пассажирский катер «Алябьев». Заходил он в каждый населенный пункт района, к его прибытию на берег, как на праздник, высыпали все жители: «Алябушек» приехал!». Тут и новости, тут и встречи!

Добрались мы до Широкой Пади, но «Алябьев» к пристани подойти не мог из-за большой волны. Подали плашкоут; отец меня подхватил на руки. Дома мама ждала, не знала, куда посадить, чем угостить. Как ни хорошо было дома, но пришла и моя пора. Видно было, что производство сворачивают, все уже знали, что районного центра не будет. Подались мы с подружкой куда поближе — в Александровское педучилище. Училась хорошо, жили интересной жизнью, но домой так тянуло, что и высказать нельзя. Дождались мы зимних каникул, взяли билеты на самолетик и прилетели в Пильво. Там можно было заночевать, двадцать пять километров до Широкой Пади — не ближний свет, но мы решили — домой! Домой! Домой! Пришли измученные, часов в десять вечера, стучусь я в окно. «Кто там?» — спрашивает мама. У меня и сердце дрогнуло. Что значит мамин голос! Увидала она меня и заплакала. А дома пахнет родным теплом! Заповедный наш дом! В нем без нравоучений утверждалась родительская мораль, без понуканий приучали к трудолюбию.

И вот из этого дома мы ушли. Все там осталось: книжные полки с множеством книг, одежные шкафы, этажерки со старыми учебниками, мамины загашнички, где хранились семена и травы, плоды шиповника, лекарства, весь дом с его уютом и следами прожитой жизни, с метками на дверных косяках, как я росла. Опустел сарай, корову сдали. Многое мама вытерпела в войну, а такого разорения не перенесла. Переехали родители поближе к старшей сестре в Долинский район, там маму и похоронили. Отец вернулся на родину — в Рязанскую область, где он в молодости повстречал Татьяну Ларину.

Больше в Широкой Пади я никогда не была. Но всех, кому удавалось туда ненароком добраться, я всегда спрашивала: «Как там наш дом? Стоит ли? Знак на нем: улица Кирова, 3».

В селе Троицком живет Сергей Михайлович Первухин, руководитель клуба «Пилигрим». Каждый год он набирает группу школьников и отправляется с ними в поход по бывшему Широкопадскому району. Туристы исследуют побережье, собирают образцы пород, окаменевшие предметы, причуды природы, хранящие печать миллионов лет.

Однажды Сергей Михайлович показал мне видеозапись последнего похода.

В течение двух часов я внимал рассказу человека, очарованного красотой забытого края. Будто самому удалось пройтись по конным тропам, полюбоваться идеальным конусом горы Кинжал, наряженной в юбочку из сизого тумана, послушать шепот волн у столбчатых базальтов Круглого мыса. Легенды ведают, что у этой каменной громады с зеленой шапкой сходились нивхи севера и юга. Раскопки свидетельствуют: древние люди обитали здесь 5–6 тысяч лет назад.

Остались следы и нашего хозяйствования: на заброшенном руднике — шпалы, рельсы, паровозик-«кукушка», завалившийся набок; в открытом зеве топки запекся шлак.

По распадкам в диких зарослях можно легко определить улицы бывшего поселка. На одном из домов вывеска: Советская, 36. Просела кровля, покрытая финской стружкой. Блестит сруб, выбеленный дождями. Сквозь пустой проем видны в доме ржавая кровать, этажерка, запущенный палисадник полыхает цветами. Кусты малины и смородины свесили свои плоды. Столько лет без ухода, а живут!..