Константин Гапоненко - Как жили мы на Сахалине

— Женись, голубчик!

Друзья поздравляли:

— Вот счастье привалило! Жена станет продавцом, конфеты будешь жрать от пуза.

Сделали пышную свадьбу, друзья-товарищи ели-пили, опустошая столы. Им же Виктор отдал свое скудное имущество, покидая общежитие:

— Все новое наживем!

Через два месяца после свадьбы родился первый сын. Был 1933 год. Еще через год двадцатилетний Виктор Привалов стал отцом двух сыновей. К своей досаде он обнаружил, что семейная жизнь вовсе не такая, какой он ее себе представлял. Воображалось все в общем виде: сияние глаз, улыбки, радость, вечный праздник, как на свадьбе. А тут оказалось, что жена постоянно раздражена, у нее какие-то свои болезни и капризы, о которых он раньше не имел никакого представления. Теща косилась на него из-за того, что не хватает денег, что печка в квартире дымит. Дети, на которых он смотрел с недоумением, постоянно плакали, жена на них кричала, одного кормила грудью, другого — молоком из бутылочки. В квартире сушились пеленки и стоял запах от их испарений. То, за что его полюбила Настя и вцепилась теща — за его легкий характер, веселый нрав, красоту, — теперь не принималось во внимание. Он нужен был, чтобы выполнять мелкие работы по дому и приносить заработок. Жизнь сузилась до этого тесного мирка, некогда было даже сходить в кино. Он был заперт в тесной клетке, где все чаще вспыхивали перебранки. Раньше он на всякие житейские неудобства не обращал внимания, считая: вот вырасту, все у меня будет по-другому. Но у него получилось еще хуже, чем у других. Другие гуляли, бегали на танцы, рассказывали, смеясь, о своих приключениях, хвастались успехами в учебе, в труде, уже кто-то пошел в гору, кого-то послали учиться, а он должен был идти домой, выслушивать попреки тещи и жены. Однако были такие, кто оценил его красоту. Как-то зазвала его к себе в комнату Любка, обцеловала его, отдалась, не потребовав ничего взамен.

Уже после рождения первого сына Виктор вернулся на судно, стал жадно учиться, работал матросом, кочегаром, выдерживал тяжелые вахты у прожорливых топок. В 1939 году Настя, по наущению матери, родила третьего ребенка, чем, как полагала, навсегда привязывала к себе Привалова. И вопрос поставила ребром:

— Переходи на береговую работу. Или я, или пароход!

Он выбрал пароход и оказался в Николаевске-на-Амуре. Сначала работал на «Двине», затем на других судах.

Итак, у нас с Витей получилась новая семья. Поначалу я совсем не задумывалась, что такое замужество — праздник, забава или что-то новое, мне неведомое. Он зрелый мужчина, десятью годами старше, я муха-цокотуха, несовершеннолетний ребенок. И Витя стал потихоньку преподавать мне семейные уроки. Прежде всего он ласково внушал, что жена не должна ходить в стоптанных тапочках, не должна носить засаленный халат, а должна следить за своим личиком не только тогда, когда собирается в гости или на работу, и даже не столько для мужа, сколько для самой себя. На мужа не рычать, не гавкать, а встречать его с улыбкой, с радостью. Женятся для того, чтобы доставлять друг другу удовольствие, дарить радость, вместе разделять беды и невзгоды.

И вот пароходы встали на зимовку, муж пошел в мореходную школу на учебу. Согласно усвоенным урокам, вечером я его встречаю с распростертыми объятиями и приготовленным ужином:

— Я тебе суп гречневый сварила.

Витя попробовал, улыбнулся:

— Что ж, садись, вместе ужинать станем.

Я зачерпнула — там каша вместо супа, взяла ложку — пересолено!

— Запомни, женушка, недосол на столе, пересол на голове.

Однако кашу он мне не вывалил на голову, сам заново все приготовил и покормил меня вкусным ужином.

Развела я как-то большую стирку, вывесила белье на веревку во дворе. Висело оно около недели. Витя спросил:

— Нина, ты вроде белье стирала. Где оно, мне пора в баню.

— На улице вымерзает.

— По-моему, оно уже совсем вымерзло.

Выбегаю — нет белья. Витя стал корить меня. Я схватила купоны и последнюю тридцатку и побежала покупать ему кальсоны. Продавщица спрашивает:

— Какой размер требуется?

Я ответила:

— Наверное, самый большой.

Подали мне 58-й размер, бросила я ему со слезами:

— Я вышла замуж не для того, чтобы твои кальсоны караулить!

Он развернул сверток и упал от смеха:

— Ну, молодец! Ну, удружила! Да мы вдвоем в них влезем и еще место останется!

Мария Петровна Привалова, когда умер ее муж-чекист, как-то сумела разыскать приемного сына и приехала в Николаевск. Все- таки родная душа рядом! Жить она стала отдельно, устроилась кассиром на электростанцию. За год до нашего брака она вышла замуж за Бориса Николаевича, работавшего врачом-терапевтом в колонии осужденных. Они прямо-таки молились друг на друга. Мария Петровна принесла мне всевозможные баночки-скляночки с пудрой, румянами, стала учить, как ухаживать за своим лицом. Когда-то она пела в Самарской опере, но сорвала голос, и из театра пришлось уйти. А моя мама все еще выдерживала характер, не ходила к нам. И вот мы решили ее пригласить, заодно познакомить с Марией Петровной и Борисом Николаевичем. Пошла я звать — мама ни в какую. Потом Витя уж какие слова нашел, но уговорил. Дома у нас стол накрыт, но ни пьянства, ни глупостей не было, зато разговоры интересные. А когда Мария Петровна запела, мама окончательно решила, что у таких родителей сын не может быть алкоголиком. Да Витя и не пил, пьяниц на судне не терпели.

Так мама окончательно смирилась с моим замужеством. Но тут случилось еще одно приключение.

Была у меня подружка Оля, вместе мы бегали на танцы. И вот Оля подралась с мачехой и со слезами прибежала к нам. Мы ее приютили. Была зима, пол холодный, Оля постелила себе в уголке, а я говорю:

— Витя, чего девчонка будет околевать, пусть ложится с нами.

Муж поглядел на меня долгим взглядом, покрутил пальцем у виска, а Оля уже гнездится между нами. Спали мы так недели три. Оле было 16 лет, каждый вечер она куда-то уходила, приходила замерзшая — и к нам греться. Виктор днем ремонтировал судно, вечером ходил на занятия в мореходную школу, а потом еще успевал приготовить еду. Оля у нас была на полном довольствии, мы ее как сироту жалели. Вечером Витя на занятия, а мы с Олей на танцы во Дворец. Однажды выходили из дому, замыкаю я двери, а тут парнишка передает хлебные карточки и хлеб:

— Это от дяди Вити.

Вернуться домой, убрать все в шкаф — удачи не будет, партнеров расхватают. Недолго думая, я карточки положила за фрамугу в коридоре. Побежали мы, повеселились от души, а дома Витя уже постель нагрел, я и забыла про все. Утром вышла — ни хлеба, ни карточек. Отпускные закончились, друзья ходить перестали. Тогда выдавали по карточке так: Вите — 800 граммов, мне пятьсот, иждивенцам по четыреста. И вот мы сидим месяц, зубами щелкаем, а Оля свой хлеб ест на работе.