Константин Гапоненко - Как жили мы на Сахалине

Витю выпустили на неопределенный срок. 6 декабря я родила сына, а в январе мужу дали пять лет лишения свободы с заменой фронтом. Но до мая, до открытия навигации, ему разрешили работать. Жили мы в гостинице, преподавал он в моршколе. В мае его увезли в штрафной батальон, который позже участвовал в боях с Японией.

Я с шестимесячным ребенком вернулась домой. Итак, мне двадцать лет. На моих руках орава детей, денег нет, специальности — никакой, у мамы — своих четверо.

Пошла я в родное пароходство к Степану Ефимовичу Маркелову. Ему было в то время лет пятьдесят, был он иногда вспыльчивый, но добрый, к нам, молодежи, относился по-отечески. А еще мы знали его семейную тайну: у него была красивая жена Нольде Ирина Арнольдовна, заведующая детсадом. Говорили, что Ирина Арнольдовна отбила Степана Ефимовича у своей родной сестры. Правда ли это, не знаю, но он души в ней не чаял, поэтому нам казался таким человеком, который поймет любую беду. Когда я временно работала у него секретарем, отчитал он меня однажды за оплошность, я ему нагрубила, он отправил меня в наказание снег чистить на причале. Но то все уже давно забылось, встретил он меня доброжелательно, выслушал и распорядился направить диспетчером в службу эксплуатации. Это было 21 июня 1945 года. Спасибо Степану Ефимовичу, спасибо родному пароходству, где я проработала еще 38 лет до самого выхода на пенсию. В те трудные дни он спас всю нашу семью от голода, от страшных лишений. Я не знаю, как бы мы выжили.

Вскоре Сахалинское морское пароходство перебазировалось в Холмск. В то время как раз мужу дали двухнедельный отпуск из армии. Я его встречала на крылечке. Ко мне с объятиями бросился тощий сержант в серой шинели, в пилотке, в ботинках с обмотками. Я поначалу шарахнулась от него.

— Нина, родная, это же я!

По просьбе пароходства он перегнал буксирный пароход «Кангауз». Дали мне отдельный домик по улице Морской у самого железнодорожного переезда. Домик хорош, крыша из железных квадратиков, по нет ни дверей, ни окон, ни полов. Моряки с «Кангауза» проявили находчивость и смекалку, откуда-то притащили маты, оконные рамы и двери. Привели меня с детьми, а тут прокурор. Оказывается, моряки распотрошили здание, отведенное прокуратуре. Пришлось извиняться, ребята все поставили на место, потом порыскали по городу и добыли материалы в другом месте. Обустроились мы кое-как, через три дня муж отбыл в часть, а я вышла на работу. Дети дома оставались одни. Годовалого Витю я оставляла на сутки с двенадцатилетним Виталиком, печурку разрешала топить только днем. Я Виталику так наказывала:

— Уснете, уголек выкатится, случится пожар, не успеете на улицу выскочить.

Сколько в городе подобных трагедий случалось.

И вот маленький заболел, у него менингит. Предлагали мне поехать с ним в Южно- Сахалинск, но передумали: там, возможно, вылечат, однако он навсегда останется слабоумным. И вот ребенок тает на глазах, я мечусь по поликлинике с плачем, а детский врач отчитывает меня. На помощь пришел японский доктор. Русская и японская поликлиники находились в одном помещении, которое позже сгорело. Японец спросил:

— Почему мадама плачет?

Говорил он по-русски неплохо, осмотрел ребенка и сказал, что менингита у него нет, просто он очень сильно простудился. Собрался консилиум, наши три врача стали высмеивать японца, а он мне говорит:

— Даю вам порошки, разведете их, будете давать питье через каждые четыре часа. Через три дня он будет кушать, по очень долго не будет стоять на ногах. Простуда уйдет в ноги.

Наши твердят японцу:

— Через три дня мадама будет хоронить маленького.

Терять мне было нечего, поступила я по совету японского доктора, поила сына, потом кормила кашей — и по сей день он жив-здоров.

В холоде, при скудных харчишках, а все же прожили мы до лета. Летом Виктора демобилизовали. В пароходство пришло определение Военной коллегии Верховного суда СССР от 15 февраля 1946 года: приговор суда по делу Привалова Виктора Васильевича по протесту главного военного прокурора Красной Армии отменили и дело за отсутствием состава преступления было прекращено. Он вновь был назначен капитаном. Жизнь начала помаленьку налаживаться.

Однажды в диспетчерскую прибежал сын и кричит:

— Мама, иди скорее домой! Мамка приехала, папка тебя зовет.

В зале прыснули. Вот так новость! Отпустили меня. Прихожу домой: муж картошку жарит, приезжая, бывшая жена Виктора, сидит, нахохлившись, в верхней одежде. Видно, ругались. Перед этим нас обокрали солдаты, но я все же собрала кое-какие тряпки и пригласила нежданную гостью с дороги в баню. Помылись мы хорошенько, потерли спины друг дружке. Возвращаемся в дом — стол накрыт, мой муж ждет нас. За ужином повели разговор о ее дальнейших планах. Она ответила:

— Хотелось быть поближе к детям. А остановиться пока негде.

— Ну поживи у нас, — великодушно предложила я. Я уже была беременна третьим ребенком, а тут помощница в доме. Пока я на работе, дома все сготовлено, прибрано. Приду, отдохну, возьмем мы друг дружку под ручку и на прогулку. Соседи хихикали, все ждали скандала с мордобоем, пальцем показывали:

— Жены Привалова пошли!

Не стали мы скандалить, прожили тихо-мирно месяца полтора, потом она устроилась на работу, получила жилье и попросила разрешения забрать сына.

В 1947 году я родила третьего ребенка, и уже через одиннадцать часов меня выписали домой, потому что роддом не отапливался, там стоял собачий холод, а дома можно было хоть печуркой спасаться. Мне трудно было, поэтому забрали мы в Холмск маму с семьей. Дом стал тесен, нас девять душ, для жилья приспособили чердак. Позже отчим построил себе домик, привез своих родных. А вскоре мне сестра прислала на исправление свою дочку, попавшую в дурную компанию. Так что семейные хлопоты захомутали меня, как заезжую лошадь, и я тянула тяжелую поклажу изо всех сил. С восьми лет мне пришлось заботиться о младших сестрах. Так это и осталось на всю жизнь.

Получив работу в службе эксплуатации Николаевского пароходства, я попала в интеллигентную среду. В диспетчерской только я не имела высшего образования. И я стала прилежно учиться у товарищей, впитывала все как губка, была трудолюбива, исполнительна, любое дело, которое мне поручалось, делала с особым тщанием, ночь не досплю, но исполню к сроку.

Упорный труд, штудирование учебной литературы, справочников, умение из услышанного и увиденного извлечь рациональное зерно — все я использовала для повышения своей квалификации. Моему становлению способствовало благожелательное отношение специалистов ко мне. Когда пароходство перебазировалось в Холмск, не все сюда поехали, а мне сам бог велел держаться за предприятие. Здесь поначалу сложился другой коллектив, нахлынули гастролеры «за длинным рублем», но даже в таких условиях от каждого человека я старалась почерпнуть что-нибудь полезное.