Нурбулат Масанов - Кочевая цивилизация казахов [Основы жизнедеятельности номадного общества]

Вследствие этого община фактически включалась в процесс концентрации скота, поскольку основной «капитал», т. е. ядро стада и конское поголовье, принадлежал богатому скотовладельцу, неспособному, однако, обеспечить единолично «критическую массу». В этом случае процессы концентрации скота на уровне индивидуальных хозяйств дополнялись аналогичными процессами на уровне общины. А обратная «общинизация» индивидуальных хозяйств, определяемая сегментацией и рассеиванием собственности, отнюдь не нарушала всеобщности процессов концентрации скота и в принципе не препятствовала монополизации средств производства и системы материального производства классом богатых скотовладельцев.

Поэтому мы вправе говорить о том, что сама община включалась в сферу влияния субъектов собственности, поскольку ее функционирование и жизнедеятельность определялись процессами интеграции с хозяйством богатых скотовладельцев. В результате этого община в процессе производства выступала в целостном единстве с хозяйствами зажиточных скотоводов, которые функционировали как составные части единого социально-экономического организма, возникшего вследствие общности интересов и потребности в интеграции имущественно дифференцированных агентов экономического отношения.

Вместе с тем для окончательного вывода о монопольной собственности класса богатых скотовладельцев на все элементы системы материального производства необходимо проанализировать реальное социально-экономическое положение массы непосредственных производителей. Тем более, что в обычноправовом отношении трудящиеся индивиды выступали как свободные люди, независимые от субъектов собственности. Проблема собственности на работников производства, как мы уже отмечали, нередко упрощенно представляется в виде крепостничества или сословной неполноценности (Владимирцов, 1934. С. 118, 158-164; Златкин, 1964; Вяткин, 1947; Зиманов, 1958; Бижанов, 1969. С. 115-116 и др.).

На наш взгляд, зависимость работников производства, реально существовавшая в системе производственных отношений кочевого общества, в действительности обусловливалась не крепостничеством или сословной неполноправностью и уж ни в коем случае не внеэкономическим принуждением, а главным образом чисто экономическими факторами. Во-первых, поскольку ни экономическое, ни социальное существование того или иного индивида вне общины, а следовательно, и всей социальной организации, было немыслимым в кочевом обществе, то обязательное членство индивида в хозяйственном коллективе (см. параграфы 5.2. и 6.1.) фактически являлось способом его социально-экономического закрепощения. Только очень богатые скотовладельцы могли существовать вне этой системы. При этом наличие у непосредственных производителей своих личных хозяйств являлось по сути дела детерминированной процессом производства системой прикрепления трудящихся индивидов к общине. А отсюда вполне закономерно зависимое положение индивида от общины в связи с потребностями в кооперации своего личного хозяйства, а следовательно, и от богатых скотовладельцев.

Во- вторых, у основной массы непосредственных производителей прослеживается отсутствие минимальной квоты скота, достаточной для обеспечения необходимых условий для жизни. Так, например, в Семипалатинском уезде хозяйств, имевших до 10 лошадей, насчитывалось 88,1% всех хозяйств в уезде, Усть-Каменогорском-88,9%, Кустанайском-74,7%, Омском-66,5%, Атбасар-ском -70,8 %, Петропавловском -82,5 %, Актюбинском -86,1 %, Зайсанском -91,7%, Кокчетавском-74,5%, Павлодарском -75,9%, Акмолинском -72,3%, Каркаралинском -82,7% и т. д. (см. таблицу № 5). Налицо отсутствие минимума скота у абсолютно наибольшей части кочевого населения. Отсюда развитие и всеобщность вполне закономерных процессов массового обеднения, обнищания и пауперизации.

Вследствие этого нельзя согласиться со сторонниками точки зрения Б. Я. Владимирцова, утверждавшего, что «все монголы… имели в своем личном владении скот…» (Владимирцов, 1934. С. 113). Как показывает анализ статистического материала, водораздел между различными социальными группами и классами проходил, главным образом, через отношения собственности на скот, что очень ярко иллюстрируется математическими методами измерения социального неравенства, в частности, наиболее совершенным из них коэффициентом Джини (см. таблицу 6). В результате этого на одном полюсе происходило перманентное накопление значительной массы скота (процесс концентрации) и соответственно этому аккумуляция многочисленных функций по обеспечению процесса производства (принцип дополнительности), тогда как на другом прослеживается недостаточный для социального и биологического воспроизводства человека минимум скота, не обеспечивающий необходимого продукта трудящимся индивидам (см. параграф 8.1). Вследствие этого масса непосредственных производителей была экономически несвободна порабощена условиями производства и полностью зависима в своих основных жизненных параметрах и установках (см. параграф 8.2.).

В этой связи интересно привести свидетельства источников о процессах обеднения в первой половине XIX в., о бытовании в кочевом обществе казахов группы пауперов (Шангин, 1820. Ч. IX. Кн. 1. С. 19; КРО, 1964. С. 169-173, 180-181, 187-198 и др.). Так, Ф. Назаров пишет: «Близь речки Кузукуч, впадающей из Ну-ры в Ишим, мы встретили близь озера Маликуль проходящих киргизов, не имеющих никакого скота, все они были пешие, в разодранных рубищах и несли на себе детей». «Большая часть из них для снискивания дневного пропитания находится у кочующих поблизости киргизов в услужении, которые заставляют их переходить на кочевье за собою пешими. Нещастные сии собственных детей своих, чтобы они не умерли с голода, продают проходящим караванам под видом калмыков» (Назаров, 1968. С. 26). Я. Гавердов-ский, лично на себе испытавший все превратности жизни зависимого работника, свидетельствует: «Киргисцы бедныя с малыми семействами вступают обыкновенно в аул под покровительство богатого старейшины и для снискания себе безопасности должны угождать своим покровителям, перенося иногда насилия…» (Га-вердовский, 1803. Л. 71 ообр.).

Довольно значительный материал о пауперах приводится в работе Ф. И. Германа: «…Они столь умножились, что составляют, так сказать, особливую часть Киргизского народа» (Герман, 1821. Ч. 121. № 22. С. 134). В бедности он обвиняет барымту и пишет в этой связи: «В поражениях истребительной баранты лишаясь пос-ледняго стада и всего имущества, в рубищах, едва прикрывающих наготу, живут они по берегам озер или немногих рек своих. В камышах, как дикие звери и вместе с ними укрываются от суровости перемен воздушных; они в ежечасном страхе новаго нападения от лютых притеснителей, и малейший шорох в окрестностях приводит их в трепет. Они гибнут от голода и болезней, им порождаемых; рыбная ловля… едва дает им насущное пропитание. Так они сохраняют по крайней мере жизнь в летние месяцы года; но с наступлением зимы другой бич ожидает их - снег и холод. Предупреждая пагубныя следствия, они собирают ветхия лоскутья войлоков, находимыя в оставленных аулах; из одних делают обувь и одежду; из других - подобие шалаша; в сем приюте безпрестанно жгут тростник и в горячем пепле отогревают нагих и голодных детей своих» (там же. С. 134-135). Эти пауперы, отмечает он, либо нанимаются в работники, либо продают своих детей за «меру хлебных семян» (там же. С. 136). «Бедный класс Киргизов,- свидетельствует С. Броневский,- с охотою отдается в услужение за малую плату…» (Броневский, 1830. Ч. 142. Кн. 121. С. 176). Один из наиболее авторитетных авторов середины XIX в. И. Ф. Бларамберг сообщает: «Есть целые аулы до того бедные, что не только не имеют скота, но даже без рубищ, без крова и насущной пищи» (Бларамберг, 1848. С. 106). Он же уточняет, что «внутри степи, где бедных гораздо более, у кого нет скота, умирают с голода, или за оглоданные кости, со всем семейством, идут в услужение к богатому и против воли делаются его рабом. Богатый киргиз, имея у себя таких нахлебников-рабов, волен в их жизни и смерти, и положение несчастных в самом деле достойно сожаления» (там же. С. 97).