Иоганн Дройзен - История эллинизма [В 3 томах]

Он, однако, умер еще до наступления осени того же года; [134]престол перешел к его старшему сыну Птолемею, прозванному Филопатором. Он пуще всего опасался приверженности наемников к своему брату Маге и энергического нрава своей матери Береники; надо предполагать поэтому, что он провел молодость в том изощренном, необузданном разврате, какой процветал в Александрии сильнее, чем где-либо. Его прельщало не тупоумное животное сладострастие, как оказывается на самом деле: он сочинил трагедию "Адонис", и Агафокл, который впоследствии вместе со своей сестрой, Помпадуршею александрийского двора, достиг величайшего влияния, написал комментарий к этому поэтическому произведению. [135]Пристрастившись к беллетристике, царь соорудил блестящий храм Гомера, украсил его статуями городов, которые приписывали себе славу быть родиною поэта; [136]старался привлечь к своему двору стоика Клеанфа, и присланный им Сфер был принят самым благосклонным образом. [137]Этот Сфер в качестве стоика сказал однажды, что мудрец есть царь. Так Птолемей поэтому не царь, возразили ему. Он ответил: "Птолемей мудр, а поэтому он и царь." [138]Вот в какой сфере вообще вращался Филопатор: ему хотелось вполне насладиться всеми удовольствиями жизни, как интеллектуальными, так и материальными. Кутежи веселых сотоварищей (γελοιασταί) представляют лишь отдельною черту в крайне пышной жизни царя и его двора. [139]С какой стати было ему заниматься важными и скучными делами? Он предоставил их своим добрым друзьям, Сосибию и Агафоклу, и они заботились о том, чтобы ничто не мешало молодому царю веселиться. Они опасались матери; она упрекнувшая некогда мужа за легковерную подпись на смертном приговоре, не могла равнодушно смотреть на беспутную жизнь своего сына и на возраставшую власть его наперсников; она основала свой план на привязанности наемников к ее другому сыну. Сосибий сознавал грозившую ему опасность; необходимо было устранить се; однако, Маг был уверен в своих войсках. Тогда Сосибий обратился к Клеомену; он посулил снарядить его в самом блестящем виде для возвращения на родину, если он окажет ему пособие. Клеомен отказался; пока, однако, жив Маг, возразил Сосибий, до тех пор нельзя положиться на наемников. Клеомен ручался за них: между ними были 3000 пелопоннесцев и 1000 критян; этими он во всяком случае мог располагать. Таким образом, Клеомен все-таки служил как бы поддержкою. Маг и Береника были убиты; дядя царя, Лисимах, также лишен был жизни по приказу Сосибия. [140]

В это время пришла весть о смерти Антигона, о новых волнениях в Греции; Македонией управлял царь, едва вышедший из детского возраста; из Спарты настойчиво приглашали Клеомена вернуться восвояси. В нем с новою силой пробудились надежды, он только и думал о своей родине. Когда ив пиру прочли прекрасную поэму и спросили его мнение, то он сказал: "Спросите других, мои мысли обращены теперь к Спарте". [141]Он пытался склонить на свою сторону царя и придворных особ, убеждая их, что время благоприятствует великим выгодным предприятиям; он просил, чтобы ему дали войска, а потом - чтобы ему разрешили, по крайней мере, вернуться с его прислугою. Какое дело до всего этого было царю? Он предоставил решить вопрос Сосибию, который обратился за советом к синедриону. Там было решено: так как со смертью Антигона устранилась всякая опасность в Греции, то теперь менее чем когда-либо следует тратиться на вооружения; мало того, даже опасно содействовать такому смелому и уважаемому поборнику в предприятии, следствием которого может быть лишь то, что для Египта возникнет в Греции новый соперник, который гораздо опаснее, чем когда-либо были македонские цари, и тем еще более, что Клеомен успел слишком близко ознакомиться с положением двора и государства. А с другой стороны, отпустить его просто было бы делом еще более рискованным, оттого что неминуемые его успехи дадут ему возможность отомстить за сделанный ему отказ; задержать его силою - вот единственно возможный исход. Однако, против этого тут же все восстали: можно ли льва оставить в овчарне? Сам Сосибий напомнил о намеке Клеомена по поводу его отношений к наемникам; не оставалось ничего более, как арестовать опасного человека, пока не успел еще улизнуть, и обращаться с ним как с пленником,

Поводом к этому послужило сказанное Клеоменом неосторожное слово. Мессенец Никагор прибыл в Александрию; Клеомен давно уже знал его: этот Никагор вел переговоры по поводу возвращения Архидама в Спарту, он был свидетелем его убийства и считал Клеомена виновником этого убийства. [142]Клеомен расхаживал с Пантеем и Гиппотого по берегу в то время, как Никагор пристал к гавани. Царь приветствовал мессенца и спросил, что он привез. "Лошадей в продажу", - отвечал Никагор. "Тебе бы лучше привезти мальчиков и лютнисток, - возразил Клеомен, - об этом только и лопочет царь", Никагор засмеялся на это. Несколько дней спустя после того он вошел в сношение с Сосибием и, познакомившись с ним ближе, передал ему слова спартанца. После этого его осыпали подарками и милостями, почтили довернем и уговорились с ним, чтобы он при своем отъезде оставил Сосибию письмо, в котором извещалось бы, что Клеомен, в случае, если ему не дадут средств возвратиться на родину, как он того требует, намеревается возбудить мятеж. Этот донос Сосибий передал царю и синедриону; они убедились, что необходимо принять меры предосторожности; решено было арестовать Клеомена; для дальнейшего пребывания ему назначен был дворец, снабженный достаточною стражей. Лев почуял, что он находится в клетке; теперь лишился он всякой надежды; для того чтобы рискнуть еще раз всем, лишь бы не запятнать славы знаменитой жизни египетским позором, Клеомен решился на отчаянное предприятие.

Царь уехал в Каноп. Во дворце распространился стух, что на днях выйдет приказ о снятии ареста. В таком случае двор присылал обыкновенно государственному преступнику обед и подарки. Прибывшие с Клеоменом спартанцы позаботились о доставке всего этого, и сторожа ничего не подозревали: им роздано было много вина и кушанья. Когда они около полудня опьянели, то Клеомен и его друзья, - их было числом тринадцать, - вышли вон; все они были вооружены кинжалами. Первый воспротивившийся им, Птолемей, сын Хрисерма, был убит; на улице встретился им начальник города, Птолемей, в своей колеснице, окруженный слугами и копьеносцами; конвойных тут же разогнали, а Птолемея сорвали с колесницы и бросили на улице. С криком "свобода!" спартанцы прошли по городу; народ удивлялся, никто не присоединился к смельчакам. Они направились к акрополю с целью открыть тамошние тюрьмы; однако ворота были уже достаточно ограждены и натиск был отражен. Что тут было делать? Спастись не было уже возможности; неужели спартанцам умереть от руки палача? Они решились сами лишить себя жизни; только юного Пантея упросил царь умереть после всех; перед смертью ему хотелось еще раз взглянуть на любимца. Спартанцы, одни за другим, спокойно и твердо вонзили кинжалы в свою грудь; потом Пантей оказал последнюю услугу друзьям; он стал прикасаться к каждому из них своим кинжалом, с тем чтобы убедиться в их смерти; Клеомен еще раз дрогнул под кинжалом друга, затем угас. Пантей облобызал труп своего царя и пронзил себя возле него. Царь Птолемей и его советники узнали о случившемся; мать и дети Клеомена были еще живы, на них надлежало все выместить. Царь велел казнить их и всех жен спартанцев. В числе их находилась прекрасная вдова Пантея; она вышла за него незадолго до злополучного сражения, а потом во что бы то ни стало хотела бежать вместе с мужем; родители насильно задержали ее до тех пор, пока он не удалился; однако ночью она бежала, поспешила к Тенару и с первым отходившим судном переехала в Александрию. Теперь она рука об руку с поседевшею Кратесиклеей шла на смерть. Об одном лишь просила мать Клеомена, чтобы се убили прежде детей; палачи отказали ей в этой последней просьбе; она видела, как умирали ее дети, затем и ее так же, как и других жен поразил смертельный удар; последнею была вдова Пантея; засучив рукава, она убрала трупы детей и женщин, потом, поправив свое платье, твердым взглядом встретила удар палача. [143]