Иоганн Дройзен - История эллинизма [В 3 томах]

Весьма замечательно, что среди этого множества золотых монет не нашлось ни одной монеты Тира; это может быть и простым случаем, хотя мы имеем также право предположить, что в первое время по завоевании города его политические права были ограниченнее, чем права других финикийских городов. Особенный интерес представляют цифры годов на монетах Аки; соответствующие цифры, от 21 до 76, встречаются на известных другим путем монетах Арада; в истории диадохов нам придется говорить о том, что Арад в 258 году получил от Селевкидов полную независимость и вместе с этим начал новую эру; следовательно, Арад, как и Ака, начали раньше другую эру по освобождению от персидского ига, и можно только колебаться между тем, вели ли они ее от победы при Гранике или от победы при Иссе.

Хотя из монет не видно, чтобы и другие города ввели это летосчисление, но для указанных двух городов последняя победа Александра, очевидно, считалась освобождением и началом новой эры.

Сопротивление Тира и потом Газы на довольно долгое время задержало поход царя в Египет; [84]только теперь, год спустя после битвы при Иссе, около начала декабря 332 года он выступил в поход из-под Газы. Теперь предстояло взять последнюю провинцию персидского царя на Средиземном море, которая, если бы она была верна или находилась бы в верных руках благодаря своим благоприятным местным условиям могла бы оказать продолжительное сопротивление. Но как мог египетский народ чувствовать готовность биться за дело царя, к которому он был привязан только цепями бессильной и потому вдвое более ненавистной власти? Кроме того, натура египтян была более склонна к покою, чем к битве; в ней было более терпения и трудолюбия, чем ума и силы; и если несмотря на это в течение двухсот лет их подданства не раз бывали попытки сбросить с себя чужеземное господство, то народ в целом принимал в них тем менее участия, что со времени выселения туземной касты воинов он привык видеть, что за Египет бьются чужие, особенно греческие наемники, и что в поход с ними выступает в виде беспорядочной толпы или в качестве носильщиков не более нескольких тысяч туземцев. Вообще тогдашнее состояние Египта было состоянием полнейшего застоя; все внутренние отношения, остатки давно погибшего времени фараонов, стояли в самом очевидном противоречии с каждой из исторических перемен, которых так много испытала эта страна со времени падения царской власти жрецов; попытки царей Саиса оживить свой народ торговлей и сношениями с другими народами должны были только еще больше запутать и испортить туземный характер; хотя персидскому престолу, которому они подпали, и приходилось вести борьбу с глухим, постоянно возрастающим отвращением к нечистым чужеземцам и с неоднократными восстаниями тех, которые хвалились своей кровью фараонов, но до подъема по собственной инициативе и до самостоятельного движения Египет более не дошел; погруженные в самих себя, застывшие в своей африканской нетерпимости и жажде наслаждений, обремененные всеми дурными сторонами и всем суеверием кастового устройства, от которого время оставило только мертвую форму, при всем том скорее угнетаемые, чем поощряемые к живой деятельности чрезмерным плодородием своей страны, которому не придавала в их глазах цены и привлекательности никакая свобода внешних сношений, египтяне более чем какой-либо другой народ нуждались в возрождении, в новом и освежающем процессе брожения, какой мог принести с собой энергичный дух грека и его господство.

Уже при приближении Александра к Египту он был потерян для персидского царя; его сатрап Мазак, сменивший павшего при Иссе Сабака, из ревности или плохо понятого усердия вместо того, чтобы нанять для защиты страны высадившихся на берег под командой Аминты греческих наемников, приказал перебить их; теперь, после падения Тира и Газы, когда неприятельская оккупация, простиравшаяся до ограбских племен пустыни, совершенно отрезала Египет от верхней Персии и когда прибывший из-под Тира флот уже стоял перед Пелусием, сатрапу и окружавшим его немногим персам, конечно, ничего другого не оставалось, как покориться возможно скорее.

Таким образом, когда Александр после семидневного перехода из Газы вступил в Пелусий, Мазак без дальнейших колебаний отдал в его руки Египет. Послав свой флот по пелусийскому рукаву Нила вверх по реке, сам царь направился через Гелиополь в Мемфис, чтобы там снова встретиться с ним. Все города, к которым он приходил, сдавались без колебания; без малейших препятствий занял он Мемфис, обширную столицу земли Нила, покорение которой было этим завершено.

Он хотел большего, чем такое покорение; народы, к которым он приходил, должны были понять, что он приходит освобождать и ободрять, что он чтит то, что для них свято, и сохраняет то, чего требуют их местные обычаи. Ничто не оскорбило египтян так глубоко, как то, что царь Ох заколол их священного быка в Мемфисе; как другим богам египтян, так и Апису Александр принес жертву в храме Пта в Мемфисе; [85]он приказал греческим художникам устроить там музические и гимнастические игры в знак того, что отныне чуждое будет здесь родным, а туземное будет в почете и у чужеземцев. Уважение, с которым он отнесся к египетским жрецам, должно было тем более склонить к нему эту касту, чем глубже они были уничтожены фанатической нетерпимостью персидских чужеземцев.

Занятием Египта Александр довершил завоевание берегов Средиземного моря, находившихся под персидским господством. Самая смелая мысль политики Перикла, видевшая в освобождении Египта основу и залог продолжительности морского и торгового господства Афин, была не только осуществлена на деле, но и далеко превзойдена; восточный бассейн Средиземного моря был приобретен для греческого мира, а господство над Египтом открывало ему также и лежавшую близко морскую гавань, откуда вели морские пути в Эфиопию и страну чудес Индию. Обладание Египтом открывало громадные перспективы.

Первые действия Александра при его выступлении из Мемфиса показали, как он понимал эти перспективы и как он думал их осуществить.

В Пелусии, в восточном углу дельты, он оставил сильный гарнизон; отсюда следующей весной должен был начаться поход в глубину Азии. Сопровождаемый гипаспистами, агемой македонской конницы, агрианами и стрелками, он спустился из Мемфиса по западному рукаву Нила в Каноп, и направился оттуда вдоль морского берега в Ракотис, старый пограничный пост Ливии. Это местечко лежало на низменности в восемь миль длиною, которая отделяла от моря воды Мареотийского залива, а в море, в семи стадиях от берега, лежал остров Фарос, известный приют тюленей Гомеровых песен. Царь понял, какие громадные удобства представил берег между Мареотидой и морем для основания города, а залив для устройства обширной и защищенной от всякого ветра гавани.