Владимир Александров - Трудные годы советской биологии

Совершенно очевидно, что Лепешинская и ее окружение, получив полное признание высоко стоящих инстанций, правительственных и партийных, не могли оставить безнаказанными авторов разоблачительной статьи. Требовалось заставить их принять учение о зарождении клеток из живого вещества или убрать их с научного поприща. Из тринадцати подписавших статью большинство были сотрудниками Института экспериментальной медицины АМН СССР в Ленинграде. В июне 1950 г. в Ленинград прибыли эмиссары Лепешинской — действительный член АМН СССР Н. Н. Жуков-Вережников и доктор биологических наук И. Н. Майский. На заседаниях Ученого совета Института экспериментальной медицины АМН СССР (21–23 июня) должны были выступить посланцы Лепешинской и подписавшие статью тринадцати, в первую очередь заведующие трех отделов Института: общей морфологии (в который входила руководимая мною лаборатория цитологии) — Д. Н. Насонов, экспериментальной гистологии — Н. Г. Хлопин и фитонцидов — Б. П. Токин. Перед собранием по поручению партбюро нас предупредили, что вопрос о сохранении или ликвидации отделов и лабораторий будет решаться в зависимости от того, как выступят авторы антилепешинской статьи, и прежде всего Насонов, Хлопин, Токин.

Заседание открыл и вел директор ИЭМ член-корреспондент АМН СССР Д. А. Бирюков. Свое вступительное слово он начал со ссылки на статью «гениального нашего вождя» Сталина, опубликованную днем раньше в «Правде»: «Непосредственно в связи с сегодняшним нашим совещанием надо обратить внимание на ту часть статьи, где товарищ Сталин показывает, какую роль играет критика в науке, когда эта критика является смелой, принципиальной, без оглядки, и как он показывает, какое значение имеет то, что он назвал аракчеевским режимом…». Затем об открытиях Лепешинской доложил Жуков-Вережников, после чего начались прения, на которых выступили 15 человек. Первым взял слово действительный член АМН СССР Н. Г. Хлопин, лауреат Сталинской премии, один из наиболее крупных и эрудированных гистологов того времени. Он полностью признал свои ошибки, отрекся от статьи тринадцати, тезис Вирхова «Каждая клетка из клетки» обозвал метафизическим положением и предложил проблему развития клеток поставить «в центре внимания всех представителей биологии и медицины».

Иначе звучало выступление Д. Н. Насонова, также действительного члена АМН СССР и лауреата Сталинской премии. Он прежде всего указал на грандиозную ответственность, связанную с принятием учения Лепешинской, которое знаменует полный переворот в биологии, касающийся всех ее разделов, а также практической медицины. Поэтому для решения этой проблемы требуются чрезвычайные доказательства. Насонов апеллировал к той же «гениальной» статье нашего вождя, в которой говорилось о свободе критики в науке. С другой стороны, он сослался на авторитеты академиков Аничкова, Павловского, Сперанского, Северина, профессора Хрущова, которые на майской сессии заверили, что приведенные Лепешинской факты и выставленные новые препараты вынудили их признать правильность ее теоретических положений. Исходя из этого Насонов считал необходимым пересмотреть старые доктрины и признал ошибкой авторов статьи тринадцати чисто словесную критику Лепешинской, без приведения собственных экспериментальных данных по этому вопросу.

Покаяние Насонова было явно слабым, и поэтому, нападая на него, можно было приобрести политический капитал. Этим прежде всего соблазнился профессор С. И. Гальперин — физиолог, работавший в Ленинградском педагогическом институте им. Герцена. Он обвинил Насонова и меня в развитии идей И. Мюллера и М. Ферворна, которые в свое время В. И. Ленин назвал физиологическим идеализмом. Несмотря на то что наша концепция паранекроза явно доказывала ошибочность идей этих ученых прошлого века, Гальперин, искажая факты, по существу состряпал на нас политический донос. Я в своем выступлении сказал лишь, что в вопросе о Лепешинской согласен с Насоновым, а предоставленное мне время использовал для разоблачения клеветнического наскока Гальперина. Это явно не могло удовлетворить сатрапов Лепешинской, и И. Н. Майский в своем выступлении сказал: «Что касается выступления проф. Александрова, то надо сказать, что нельзя было более ловко обходить те острые углы, которые действительно были обойдены в его выступлении».

Одним из последних выступил профессор Б. П. Токин. Он остановился на двух моментах: на раскаянии в ошибках, совершенных им по отношению к Лепешинской, и на яростных нападках на Насонова и на меня. Но его первая фраза все же была посвящена нам: «Мне кажется, что выступление, которое сделал проф. Насонов, неправильно: оно неправильно научно, оно неправильно политически, и дружные аплодисменты небольшой группы товарищей в связи с выступлением проф. Александрова тоже неуместны». И далее он полностью повторил злостные измышления Гальперина в адрес развиваемой Насоновым и мною концепции. Кроме того, он счел для себя выгодным отметить самокритичность выступления Хлопина и противопоставить его насоновскому. Таким образом, Токин, в отличие от Хлопина, не ограничился смиренным покаянием. Чтобы лучше удержаться на плаву, он решил еще взгромоздиться на Насонова и Александрова, погружая их в омут.

Не буду останавливаться на других выступлениях. Завершились они заключительным словом Жукова-Вережникова. Осуждая Насонова, он сказал: «… нужно было Вам сделать, как сделали проф. Хлопин и проф. Токин. Надо было осудить и сказать, что мы исходили из таких положений, были под таким гипнозом. В этом Ваша ошибка… Надо было сказать, что мы ошибались, а теперь давайте работать вместе». Ко мне он обратился со следуюшим назиданием: «Вы подписали статью, в которой высказали такое положение, что вирховская догма — это все и помимо этого не следует ничем заниматься. А сегодня, выступая здесь, просто ушли от этого».

Последним выразил свое негодование нашим поведением присутствовавший на заседаниях представитель Горкома ВКП(б) Бобовский.

Насонов, предчувствуя расправу, сразу после окончания заседаний направил заведующему Отделом науки ЦК ВКП(б) Ю. А. Жданову письмо, в котором просил о защите и объяснял, какой вред биологии и медицине принесет превращение взглядов Лепешинской «в застывшую догму, обязательную для всех биологов и медиков, и это тем более необходимо, что фактический материал, опубликованный до сих пор О. Б. Лепешинской, вызывает… у многих… очень серьезные сомнения». Крик Насонова о помощи остался без ответа. Через некоторое время его известили о принятии Президиумом АМН СССР решения ликвидировать Отдел общей морфологии. Насонов вновь обращается к Ю. А. Жданову с просьбой сохранить Отдел хотя бы в сокращенном виде, однако и на это обращение ответа не последовало. И 28 июля 1950 г. был издан приказ по Институту за № 108/л, где в § 7 значится: «…ликвидировать с 1 сентября с.г. Отдел общей морфологии…», а в § 10 — «освободить от работы в Институте с 1 сентября с. г…» — дальше следует список 21 уволенного сотрудника, среди них 4 профессора, заведовавших лабораториями, 12 научных сотрудников, остальные лаборанты. Часть технического персонала была переведена в другие подразделения Института. Отделы Хлопина и Токина остались нетронутыми. (Не будучи уверенным в прочности своего положения, Хлопин опубликовал в «Медицинском работнике» от 26 октября 1950 г. письмо в редакцию под заголовком «Вскрыть и преодолеть ошибки — долг советского ученого». Выполняяэтот «долг советского ученого», он, в частности, писал: « …я категорически отрицал возможность развития клеток из неклеточного живого вещества в настоящее время. Этим я ставил преграду научному исследованию и заранее ограничивал его возможности». Вслед за этим Хлопин написал статью в журнал «Успехи современной биологии» (1951. Т. 31, № 1). В ней каждая строка продиктована паническим страхом: «…в моих прежних работах имеется ряд недопустимых некритических заимствований из арсенала реакционного вейсманизма-морганизма, вся идеалистическая сущность которого была вскрыта акад. Т. Д. Лысенко» (с. 144)).