Владимир Александров - Трудные годы советской биологии

Одним из наиболее неутомимых и отважных борцов за советскую биологию несомненно был генетик В. П. Эфроимсон. Его арестовывали дважды. В 1932 г. за участие в каком-то философском кружке он милостиво получил лишь трехгодичную ссылку. Во второй раз в 1949 г. он как «социально опасный элемент» был приговорен к 8 годам лагерей. Находясь в Джезказганском лагере, Эфроимсон в 1954 г. пишет заявление генеральному прокурору СССР. Причем он пишет вовсе не о пересмотре своего дела, а просит прокурора вызвать его для дачи показаний по делу государственной важности о вредительстве в сельском хозяйстве во всесоюзном масштабе. До его освобождения в 1955 г. реакции на эту просьбу не последовало, но в июле того же года он был приглашен к заместителю генерального прокурора Салину. Эфроимсон вручил ему рукопись на 140 страницах, где было показано, как деятельность Лысенко подрывает сельское хозяйство страны, какой урон нанесен советской науке. После ознакомления с документом Эфроимсону ответили, что состава преступления в деятельности Лысенко не усматривается. Это не охладило Эфроимсона, он продолжал разоблачать Лысенко, посылая заявления в директивные органы и используя при любой возможности открытую печать [15] Рукопись Эфроимсона «О Лысенко и лысенковщине», представленная в 1955 г. в прокуратуру СССР, лишь в 1989 г. начала публиковаться в журнале «Вопросы истории естествознания и техники». Этот документ, насыщенный неопровержимыми, убийственными для лысенковщины фактами, показывает абсолютную глухоту официальных инстанций того времени к какой бы то ни было критике Лысенко. .

В попытках открыть глаза руководству партии и правительства на то, к чему приводит монополия Лысенко в биологии и сельскохозяйственной практике, особое место занимает деятельность профессора А. А. Любищева, человека удивительных моральных и интеллектуальных качеств. Его узкой специальностью была сельскохозяйственная энтомология, однако широта интересов, феноменальная трудоспособность (см. повесть о Любищеве Д. А. Гранина «Эта странная жизнь»), огромная эрудиция, острый критический ум дали ему возможность внести много ценного в понимание не только ряда биологических проблем, но и вопросов, далеко выходящих за пределы естественных наук. К сожалению, очень многое из написанного Любищевым до настоящего времени еще не увидело свет. С 1953 г. он, отложив другие дела, садится за большой труд, в котором дает критический разбор идейных позиций и практических предложений Лысенко, основанный на глубоком знании фактов, связанных с разрушительным действием этих предложений. Созданная им рукопись «Монополия Лысенко в биологии» состоит из пяти больших глав. По мере их написания законченные главы и отдельные статьи на эти же темы Любищев отсылает в ЦК КПСС, в Министерство сельского хозяйства, в редакции центральных газет и отдельным лицам. Служебное положение Любищева в это время — заведующий кафедрой зоологии Ульяновского педагогического института, с 1955 года — пенсионер.

Направляя свои записки в сельскохозяйственный отдел ЦК, Любищев общается с инструктором отдела В. П. Орловым, и между ними с 1956 г. затевается удивительная переписка, в которой Любищев пытается переубедить Орлова, честного работника, озабоченного тяжелым состоянием нашего сельского хозяйства, но искренне верящего в непогрешимость всех указаний, исходящих из высших инстанций. Орлов внимательно относится к письмам Любищева, многие из которых представляют собой обширные трактаты по разным вопросам сельскохозяйственной практики. Приведу отрывки из их эпистолярной полемики.

Из письма Орлова от 19 ноября 1957 г.: «Как же можно говорить Вам, высокообразованному человеку, о том, что помехой в развитии сельсхознауки является партия? Да разве здравомыслящий человек может согласиться с Вами? Конечно, нет! Партия никому науку не дает на откуп, она стояла, стоит и будет стоять во главе ее, партия — наука… И если Вы видите мой недостаток в том, что я «являюсь выразителем того мнения, что партия может с успехом вмешиваться в научные вопросы», то еще раз: партия наша — это наука, и они между собой неразделимы. Наука — классовая… Я исключаю спор на эту тему между нами… ибо эта истина не требует каких-либо доказательств для коммуниста-ленинца… Наша сельхознаука — передовая в мире, лучше ее нет ».

Это письмо Орлов заканчивает так:

«На Вашей совести лежит решение — продолжать ли нам дальше переписку или «прекратить ее, как бесполезную». К последней оценке я, конечно, не присоединяюсь».

На эту железобетонную позицию Орлова, точно отражавшую официальные установки того времени, Любищев ответил в длинном письме от 28 ноября 1957 г. Вот выдержки из него:

«Утверждение «партия — это наука» напоминает старое изречение Людовика XIV: «Государство — это я». Как известно, наука существует уже несколько тысяч лет, партия же около пятидесяти… Точные науки все время развивались в тесном контакте стран с самой различной идеологией и никакого влияния партии на свое развитие не ощущали. Классовым является употребление науки, а не сама наука… в таком вопросе, как влияние удобрений на поля, классовый элемент отсутствует… Я к партии сыновьих чувств не питаю, хотя был момент во время гражданской войны, когда я чуть-чуть не вступил в партию. Я питаю сыновьи чувства к более длительным организациям: России, общечеловеческой культуре и всему человечеству».

Завершая письмо, Любищев отвечает на концовку Орлова:

«Продолжать опровергать письма, подобные Вашему последнему письму, действительно пустая трата времени. Если я на нее пошел, то только потому, что в Вас я вижу некоторую щель в башне из слоновой кости, и через эту щель я и хочу пропустить мою цидулу».

Переписка не прервалась, она продолжалась до конца 1971 г. Если в начале переписки Орлов твердо отстаивает свои позиции, то в дальнейшем он явно поддается влиянию логики, фактической аргументации и бескомпромиссной, смелой, ничем не маскируемой идеологии Любищева. Тон писем был взаимно уважительным, и Орлов неоднократно обращался к Любищеву как к своему учителю. Новосибирский журнал «ЭКО» сделал доброе дело, опубликовав во 2-м и 3-м номерах за 1988 г. материалы этой интереснейшей переписки, подготовленные Р. Г. Баранцевым и М. Д. Голубовским. Озаглавлены они словами из одного письма Любищева — «Неприлично молчание мне…».

Многие послания, адресуемые власть предержащим инстанциям, тиражировались самиздатовским способом. Так как пользоваться этой литературой и хранить ее было далеко не безопасно, она расходилась преимущественно среди единомышленников и тем самым в значительной мере уподоблялась агитации о вреде табака среди некурящих. Лысенковская эпопея порождала расходившуюся по рукам сатирическую литературу в прозе и стихах. Большой популярностью пользовались едкие остроумные поэмыодесского зоолога профессора И. И. Пузанова.