Филип Хук - Галерея аферистов. История искусства и тех, кто его продает

Если для Дювина, совершенно очевидно, деньги были важнее искусства, то своим клиентам и потенциальным покупателям он всячески старался внушить обратное. Покупая великие картины, они причащались вечности и навсегда связывали свои имена с именами Леонардо, Боттичелли, Рафаэля и т. д. Когда Дювина упрекали в том, что он покрывает полотна старых мастеров блестящим лаком, Дювин оправдывался тем, что его богатые клиенты якобы любят видеть собственное отражение на поверхности картин, разглядывая свои коллекции. Дювин столь мастерски овладел законами рынка, что почти никогда не покупал картину, не договорившись предварительно с кем-то из клиентов о ее продаже. Он знал, сколько сможет заплатить за холст или целую коллекцию, так как знал наверняка, сколько убедит заплатить за них конкретного состоятельного клиента, уже соблазненного видениями величия и мечтающего обрести бессмертие благодаря искусству, которым щедро снабжал богачей Дювин. Это относится к первой крупной покупке Дювина, коллекции Канна, за которую Джо и его дядя Генри заплатили четыре миллиона двести тысяч долларов в 1907 г. Кроме того, с этой сделки началось сотрудничество Дювина с Натаном Вильденстейном, и хотя партнерство этих «воротил бизнеса» по временам сопровождали ожесточенные споры, оно, как правило, приносило прибыль обеим сторонам. Почти в то же время Дювин купил в Берлине известное собрание Хайнауэра. Покупатели уже выстроились в очередь. Олтмен, Уайденер, Дж. П. Морган наперебой предлагали ее купить, не отставала от них и Арабелла Хантингтон, вдова Коллиса П. Хантингтона, которая приобрела картину Рембрандта «Аристотель, созерцающий бюст Гомера». Очень скоро Дювин с прибылью вернул потраченные деньги, и в его распоряжении осталось еще немало произведений искусства, привлекающих коллекционеров. Арабелла Хантингтон была покупательницей, о которой торговцы предметами искусства могли только мечтать: богатая и фанатично преданная своему увлечению, она прекрасно знала, как заставить выложить крупную сумму тех мужчин, за которых выходила замуж, а выбирала она последовательно все более богатых. В 1908–1917 гг. она и ее новый муж Генри Эдвардс Хантингтон (племянник покойного Коллиса П. Хантингтона) потратили у Дювина двадцать один миллион долларов. Сумел Дювин заманить в свои сети и Генри Клея Фрика, продав ему «Зал Фрагонара», ранее принадлежавший Дж. П. Моргану. При этом Дювин воспользовался тем обстоятельством, что картины из «Зала Фрагонара» выставил у себя Музей Метрополитен (это не первый и не последний случай, когда торговец без стеснения эксплуатирует в своих целях выставку в крупном публичном музее предметов искусства, принадлежащих частному владельцу, надеясь, что высокая репутация музея позволит ему продать желаемое подороже). Со временем такие коллекционеры, как Олтмен, обрели свою награду в вечности, хотя принцип «Ars longa, vita brevis» [14] «Жизнь коротка, искусство вечно» (лат.) . воплотился для них довольно оригинальным образом. Сеть универсальных магазинов, носивших его имя, давным-давно закрылась, однако оно увековечено в одном крыле Музея Метрополитен. Ни один британец не хотел бы, чтобы сеть супермаркетов «Сейнсбери» прекратила свое существование, но, если это произойдет, имя лорда Сейнсбери и его братьев, владельцев торговой сети, по-прежнему будет носить один из корпусов Лондонской национальной галереи. А сам Дювин, неизменно тщившийся подражать своим клиентам, обессмертил себя залами в галерее своего имени в составе галереи Тейт.

Дж. Пирпонт Морган, не подозревавший о существовании пластической хирургии

Выплачивая огромные суммы за предметы искусства и продавая их по столь же высоким ценам, Дювин избрал весьма мудрую стратегию. В стратосфере рынка торговец и покупатель в целом защищены от подделок. Дювин достаточно разбирался в искусстве, чтобы покупать лучшее, с безупречным провенансом и безусловной подлинностью (зачастую и то и другое удостоверял штатный эксперт Беренсон). Некоторым покупателям приятно выбросить огромную сумму денег, потому что подобная трата утешает их, радует и служит неопровержимым доказательством того, что они заплатили высочайшую цену за «картину года». История свидетельствует, что лучшее обычно быстрее растет в цене, чем просто хорошее, подверженное колебаниям, а вкус всегда неизвестный фактор в рыночных играх.

Еще одним элементом в бизнес-схеме Дювина являлся родовитый и утонченный посредник, который с радостью принимал деньги от торговца за то, что знакомил его со своими друзьями-аристократами или с богатыми американцами, потенциальными продавцами или покупателями предметов искусства, но требовал во что бы то ни стало хранить в тайне сам факт выплаты ему комиссионных, чтобы не утратить безукоризненную репутацию в обществе. Джо поддерживал тесные отношения с цветом британской аристократии, например с такими пэрами Англии, как лорд Эшер и лорд Фаркер; они выступали посредниками при заключении сделок и представили Дювина членам королевской семьи. Так, Фаркер не только вел весьма прибыльную торговлю титулами, но и передавал Дювину сведения о том, кто из его собратьев-аристократов остро нуждается в деньгах. В свою очередь Дювин обставлял дома Фаркера и никогда не присылал ему счета. Беренсон язвительно писал, что «Дювин был центром гигантской коррупционной сети, охватывавшей самые широкие круги, от ничтожнейшего служащего Британского музея до самого Бэкингемского дворца». Худшие опасения Беренсона подтвердились, когда сначала в 1919 г. Дювина посвятили в рыцари, а потом в 1933 г. удостоили титула пэра королевства.

В том, что касается произведений искусства, Дювин проявлял безграничную изобретательность. Он с готовностью придавал им ту форму, что более всего приходилась по вкусу его клиентам. Даже в 1970-е гг. отдел старых мастеров аукционного дома «Кристи» мог приуныть, если на торги предстояло выставить портрет кисти Гейнсборо овального формата. Но такая мелочь никогда бы не опечалила Дювина. По его указаниям не столь популярные портреты овальной формы просто обрезали до четырехугольников, тем самым повышая спрос, и никто не возражал. В конце концов, клиент всегда прав. Иногда к Дювину обращались и с более странными и причудливыми просьбами: один из его клиентов, американец Карл Гамильтон, потребовал мальчиков: «отроков двенадцати-тринадцати лет», которых он мог бы увезти с собой в Америку и усыновить. Как ни удивительно, Дювин исполнил эту просьбу. Он нашел коллекционеру юного француза и юного испанца. Возможно, именно это имел в виду Беренсон, когда горько сетовал в письме Рене Жампелю: