Пьер Бриан - Дарий в тени Александра

Какое отличие от басен, в которых появляются Ксеркс и Артаксеркс, но также и от рассказа Цицерона о том, как Дарий, преследуемый Александром после поражения при Гавгамелах, выпивает немного воды, чтобы утолить жажду, и говорит о приятном вкусе воды, набранной в ручье, полном трупов [121] Цицерон. Tusculanes V.33.97; сравнить с Квинтом Курцием IV. 16.12–13. В своем «Дневнике» (1561), Жан дела Тайль «цитирует» таким образом реплику Дария: «О, напиток несравненно вкусный, / я не пил никогда столь превосходного напитка» (около 1644–1645). Не будучи историком, не зная текста Цицерона и желая, без сомнения, вставить столь эффектную реплику в сцену, столь соответствующую его драматургии, автор связывает этот эпизод с ситуацией, когда Дарий умирает на руках Полистрата. ! На пороге смерти ему уже не представляется возможным говорить хорошие слова о воде, которую ему принес Полистрат, поскольку он изнурен мучительной жаждой, вызванной жарой и смертельными ранами.

Даже при том что изображения царей, разделенные несколькими столетиями, весьма отличаются одно от другого, тем не менее описание конца жизни Нерона, вынужденного бродить по дикой местности, "через лесные заросли и кусты, по тропинке, заросшей камышами, и самому черпать воду из лужи", весьма похоже. Он выпил эту воду, сказав: "Вот таковы теперь прохладительные напитки Нерона" [122] Светоний. Нерон 48.5. . В этом нет никакого злословия, ощущается лишь явное отчаяние. Про Нерона говорили, что это он ввел в Риме технику охлаждения кипяченой воды путем погружения сосудов в снег [123] Плиний. Естественнная история XXXI.23.40. . В этой сцене Нерон ясно показывает, что времени его власти и великолепия окончательно пришел конец: он не располагает хотя бы сосудом - пусть даже из глины, - чтобы набрать воды в реке! В свою очередь, бедственное положение Нерона напоминает положение Помпея при бегстве с поля битвы при Фарсалах, рядом с которым ему пришлось оставить свой лагерь со всеми удобствами - с уборными и роскошным столом: "Желая пить, он бросился ниц на землю, чтобы выпить воду из ручья" [124] Плутарх. Помпей 73.3. .

Образ побежденного и бегущего царя или военачальника, лишенного даже сосуда, из которого он мог бы пить, и вынужденного пить прямо из лужи или реки, чтобы утолить мучительную жажду, и при этом черпать воду руками, несомненно, является ярким изображением резкой перемены в судьбе, демонстрирующий внезапное исчезновение блестящего, но такого временного царского великолепия. В отношении царя, "который никогда не дожидался жажды, чтобы напиться", и при дворе которого немилость обозначалась приказом придворному использовать для питья кубок из глины [125] Ктесий, упомянутый Атенеем XL464 a: kerame is poteriois. , этот образ означает духовную победу философа, который по своей воле, а не по принуждению, предпочитает утолять жажду водой из простого ручья, а не наилучшим из вин.

Последняя жажда и последний глоток воды Дария символически означают намного больше, чем то, чем они являются. Даже в мирном изображении, навязанном впоследствии, картины мирного перехода власти от побежденного к победителю, речь все равно идет о сцене, представляющей конец империи. Элиан сделал трогательной сцену, в которой рядом с умирающим Великим царем оставался только его пес [126] Элиан. Животные VI.25. . При этом за счет изображения нищеты деспота, прежде имевшего не только все необходимое, но и даже много лишнего, сцена становится просто драматической.

"Азиатская роскошь" находится очень далеко, в особенности серебряный сосуд, заполненный водой из Хоаспа, который в глазах греческих авторов был наиболее ярким символом излишества. Прочесывающие весь персидский лагерь в поисках Великого царя солдаты Александра "повсюду проходили мимо брошенных куч серебра и золота и шли вдоль массы телег, на которых возили женщин и детей, и брошенных теперь своими возницами" [127] Плутарх. Александр 43.2. . Обоз "со всем тем, от чего Великий царь никогда не удалялся даже в походе" становится просто брошенными обломками, а серебряный сосуд заменил железный шлем!

Известно, что сохранение практики роскошных пиршеств во время военных кампаний, на которое показывают пальцами приверженцы нравоучительных историй, не является единственным признаком неспособности Великого царя продемонстрировать мужество перед лицом такого противника, как Александр. Обычай таскать вслед за войсками женщин и евнухов, в том числе царских жен и дочерей, также считается неприемлемым для ведения маневренной войны, свободной от любых помех. Начиная с Исса до Гавгамел эти женщины занимают особое место в рассказах, настолько яркое, что их образы будут способствовать созданию образа Великого царя, одновременно отсутствующего и присутствующего, человека, готового к любым потерям.

Интрига и драма завязывается в вечер сражения. Давайте в нескольких словах напомним декорации, актеров и реплики. Известно, что, идя в сторону Киликии, Дарий отослал в Дамаск свою казну и обоз, в том числе многочисленных женщин благородного происхождения из богатых персидских семей. До конца его сопровождали только наиболее близкие члены-его семьи: его мать - Сисигамбис; его жена - Статира; две дочери, достигшие брачного возраста, Статира и Дрипетис, и его совсем маленький сын - Ох.

С этого момента древние авторы фокусируют свое внимание на этих нескольких женщинах и подростке. Эта группа представлена Квинтом Курцием в стиле, который более похож на описание скульптурной группы, высеченной резцом ваятеля, или групповой портрет на полотне художника (рис. 47):

"Но две пленницы, мать и жена Дария, уже привлекли к себе все мысли и взгляды: первая внушала уважение своим величием, а кроме того, своим возрастом; другая была столь прекрасна, что ее красота даже в таком положении осталась нетронутой; она защищала у своей груди сына, которому не было еще шести лет и который по рождению мог рассчитывать на высокое положение, которое его отец только что потерял. Рядом с бабушкой стояли две девушки, которые были подавлены страданиями близких и своими собственными. Рядом стояла огромная толпа благородных женщин, которые рвали на себе волосы, одежду, забывшие о своем прошлом великолепии. Они взывали к своим царицам, своим хозяйкам, к тем, кто ранее носил этот титул, но ныне был его лишен" (III. 11.24-25).

После поражения персов македонские войска подвергают персидский лагерь разграблению: все унесено, растащены золотые и серебряные предметы, роскошная одежда, в том числе хозяйственные предметы, которое повсюду сопровождали женщин из царского дома. Их палатки разорены, их одежды сорваны: "Насилие и вожделение не обошли их... Жестокость и распутство победителей настигали всех, вне зависимости от положения или возраста" [1] Квинт Курций III.11.21–23 (vis ас libido; crudelitas ас licentia); Диодор XVII.35–36.1; Юстиниан XI.9.10–12. .