Пьер Бриан - Дарий в тени Александра

Как подчеркивал Ж. Дахлия, фаблио очень часто встречается в монархической литературе исламских государств: "Всегда именно во время встречи вне стен дворца несправедливый, забывший о своем долге государь беседует с одним из своих подданных, понимает свои ошибки и встает на путь мудрости либо вследствие "случайной встречи", либо вследствие "инициативы султана"". Очень часто встречается анекдот, героем которого является либо Антиох, взятый из Плутарха, или Барам Гур у Низами: "Султан случайно отрывается от своего эскорта, например во время охоты, и оказывается, слабым, - голодным, без крыши над головой, потерявший все то, что является внешним признаком царской власти: таким образом, он находится в состоянии полного инкогнито. Один из его подданных оказывает ему гостеприимство, не зная о том, кого он принимает в своем доме, и герой слышит из его уст выражение верности и даже любви, которые правитель, после разоблачения своей анонимности, вознаграждает. Похвала справедливости правителя завершает сцену невольной искренности" [95] J. Dakhlia. Царский диван, 1998, стр. 166–167 и 266. .

Одной из определяющих черт этой истории является открытие для себя голодным и жаждущим царем простых блюд. Цари восхищаются возможностью попробовать и оценить продукт или блюдо, которые не входят в их обычное питание. Отсюда регулярно встречающиеся сюжеты: "Царь Артаксеркс взял богов в свидетели, что он никогда не пил ни вина, ни воды, столь прозрачной и чистой, как эта" [96] Плутарх. Артаксеркс 12.6. . Того же самого Артаксеркса, вынужденного довольствоваться "сухими фигами и ячменным хлебом" на обратном пути из своего кадусийского похода, - "беспорядочного бегства, во время которого его обоз был ограблен", - Плутарх заставляет произнести следующее замечание (явно радостным тоном): "Какого удивительного удовольствия, - говорит он, - я был лишен!" [97] Плутарх. Moralia174A. Аналогичную реплику при достаточно близких обстоятельствах Цицерон приписывает Птолемею: "В ходе поездки в Египет он оторвался от своего эскорта и ему дали в сарае грубого хлеба: этот хлеб показался ему настоящим лакомством". [98] Цицерон. Tusculanes V.33.97 (с множеством других exempla, предназначенных для иллюстрирования морали о границах удовольствия, получаемого от еды).

В эти монархические басни вложено несколько смыслов. В них показывается хороший царь, охотно принимающий урок, преподанный ему простым крестьянином, наделенным здравым смыслом, но в то же время они делают простых подданных восхищенными соучастниками царского деспотизма. Невозможно лучше показать непреодолимую границу, которая отличает царя от простого подданного: встреча между одним и другим только сильнее подчеркивает ее незыблемость. Цари, одновременно несговорчивые деспоты и баловни, развлекаются положением, которое они полностью контролируют и которое не может никогда более повториться, иначе как по их собственному желанию или под влиянием внезапного каприза.

Что касается случая с персидскими царями, которым приносят немного воды рядовые солдаты, то он имеет совершенно иные свойства. Никто из участвующих в подобных историях царей не присутствует инкогнито, как это принято в других историях. С другой стороны, они никогда не отказываются пить по той причине, что другие люди из их свиты хотят пить еще больше, чем они: так, на поле битвы Артаксеркс выпивает всю воду, которую ему принесли, не задавая никаких вопросов. То есть они удовлетворяют вначале свою жажду, свое желание и свое удовольствие. Единственный из них (Артаксеркс) возвращает воду дарителю (Синетес), но оказывается, что эта вода, принесенная в подарок, в этом случае не призвана утолить царскую жажду. Очевидная простота поведения царя проявляется только на словах. В противовес Александру, которого восхваляют за то, что он решил "переносить трудности наравне со своими людьми" [99] Арриан VI.26.1: en isoteti. См.: Квинт Курций III.6.19–20: inter ipsos. , или Артаксерксу, который в ходе кадусийской кампании "страдал и выносил трудности как любой другой" [100] Плутарх. Артаксеркс 24.10 , это разделение пищи или воды с обыкновенным подданным не устанавливает, даже кратковременно, никакого ощущения равенства между людьми, которые оказались в одинаковых условиях человеческого существования. Продемонстрированные в подобных условиях отношения между царем и простыми людьми (рядовыми солдатами, бедными крестьянами) вписываются скорее в контекст власть/подчинение.

Анекдоты и апофтегмы подписывали также философские диалоги по вопросу власти и в то же время черпали оттуда вдохновение. Один из вопросов, обсуждавшихся во время подобных дебатов, состоял в том, чтобы понять, можно ли считать роскошную жизнь Великого царя завидной или нет. Полиакр, цитированный Арисоксеном в "Жизни Архита", считал прекрасным доказательством тот факт, что Великие цари могли приказать в любой момент приготовить для себя множество самых изысканных блюд, и пробовать их поочередно, одно за другим [101] Атеней 545 d, f. . Мнение Диогена Киника, представленное Дионом Хризостомом в его "Речах" VI, было совсем другим. Он высмеивал практику бессмысленной роскоши персидских царей и не без иронии утверждал, что по примеру Великого царя, который переходил из столицы в столицу в зависимости от времени года, он сам имеет привычку делить свое время между Коринфом и Афинами! Он считал, что философ получает несравненно большее удовлетворение, так как Великий царь должен был проделывать огромный путь и таким образом проводить существенную часть зимы и лета в дорогах: "Говоря это, Диоген хотел привлечь внимание тех, кто восхищался богатством персидского царя и его всем известным счастьем, хотя в действительности в его повседневной жизни не было ничего из того, что они себе навоображали, так как многие возможности не были полезными, а другие были вполне доступны даже беднейшим" (§ 1-7).

Противопоставление царя и философа напоминает противопоставление обычая и природы. Свободный человек должен следить за ритмом времен года, а не перемещаться в течение всего года, чтобы убегать от тепла и холода, как это навязывает царский персидский обычай. Те у кого есть лишние богатства, не могут ими по-настоящему воспользоваться: они не находят даже никакого удовольствия в занятии любовью, так как они не ощущают в нем естественную страсть. Свободному человеку не нужно ни чересчур много есть, ни чересчур много пить; более того, он должен есть и пить только тогда, когда он ощущает голод и жажду. Таким образом, философ противопоставляет свой образ жизни правилам жизни Великого царя, который "потерял опыт естественной жажды (kataphysin)", тогда как, говорил он далее, "голод и жажда - наиболее эффективные и наиболее острые из всех приправ..... Он также утверждал, что испытывает большее удовольствие, утоляя жажду водой из проточного ручья, чем другие, пьющие вино" (§ 11-12).