Пьер Бриан - Дарий в тени Александра

Затем, не без некоторой напыщенности, Кодоман сам описывает в следующих терминах услуги, оказанные королю Оху: "Три соседних скипетра я завоевал для вас, / вы правите сотней народов благодаря мне... / Египет, Армения будут тому свидетельством, / Моих благородных трудов они достойные плоды" (II, 3).

Речи и реплики Дария и его товарищей в пьесе Жака де ла Тай являются всего лишь почти буквальным переводом речей, которые можно найти у Квинта Курция. Именно у Квинта Курция, Юстиниана и Плутарха встречается персонаж по имени Полистрат, солдат Александра, который обнаружил смертельно раненного Дария. Герой пьесы практически ни в чем не отдалился от прототипа; единственно, в подражание Бокаччо, он делает из Полистрата персидского солдата: возможно, просто потому, что таким образом оба персонажа могут говорить на общем для них языке [5] Лингвистический статус различных собеседников Дария поставил. несколько задач перед древними авторами: см. стр. 193; о другой адаптации, введенной Жаком де Ла Таиль, см. стр. 393, № 123. . Именно эта традиция теперь определяет точку зрения на Александра и Дария.

Напротив, "Анабасис" Арриана, переведенный Пьетро Паоло Вер-Джерио на латинский язык в 1430 году по поручению императора Сигизмунда, осмысленный султаном Мехмедом Завоевателем в 1460 году и позднее переведенный на французский язык Никола Перро д'Абланкуром в 1646 году, относится к памяти Дария намного более критически. В предисловии Абланкур не упустил возможности подчеркнуть казавшееся ему несомненным превосходство Арриана перед Юстинианом, Диодором и Квинтом Курцием, особенно для тех, кто интересовался историей великих вождей. Авторов же вроде Жака де ла Тай более интересовала жизнь, и еще более - трагическая смерть героев.

Гегемония традиции Вульгаты и Орозия [6] Традиционно термин «Вульгата» обозначает традицию, представленную Диодором, Квинтом Курцием и Юстинианом, в противоположность Арриану (см. ниже главы III–V). и, если смотреть шире, древней нравоучительной историографии (в частности, Валерия Максима), объясняет, почему изображение Дария соединялось чаще всего с темой каприза фортуны. Эта тема была очень любима Квинтом Курцием, который охотно и весьма патетически использовал ее. Эта гегемония позволяет понять, что в момент, когда в

Европе выбирались и печатались первые книги по древней истории, доминирующий образ последнего персидского царя являлся "романтической фигурой", сильно отмеченной пафосной болтливостью, стремящейся к тому, чтобы восприниматься трогательно. Это отношение легко вписывается в общее направление морализаторских историй, получивших широкое распространение в XVII-XVIII веках. При этом энергично и без тени сомнения клеймятся серьезные пороки, проявленные Александром после смерти своего противника. Этот "патетический романтизм" будет разоблачен теми из историков, кто в XIX веке попытается встать на "беспристрастную" точку зрения.

Можно считать, что в основании современных исследований завоеваний Александра стоит фигура Д. - Г. Дройзена. Он родился в 1808 году в Пруссии и посвятил большую часть своей жизни исследованию исторического периода, который до тех пор крайне недооценивался и которым многие пренебрегали - периода, который начался поражением Афин от Филиппа II (338 г.), а затем развился в деяния Александра. Значимость этого периода он видел в противопоставлении Запада и Востока. Именно с исследований Дройзена начинается историографическое исследование периода, называемого эллинистическим. Его труд, опубликованный сначала на немецком языке (между 1833 и 1843 гг.), а затем в виде журнальной публикации в 1877-1878 годах, был переведен на французский язык в 1883 году под названием "История эллинизма", первый том которого был посвящен Александру Великому.

Согласно вполне классическому плану, Дройзен представляет вначале главных действующих лиц, предоставляя приблизительно двадцать страниц истории Великих царей, начиная с Кира, и ситуации в империи на момент воцарения Дария III. Хотя последний из Великих царей не занимает в повествовании особого места, и хотя Дройзен указал на свою нерешительность относительно начала войны, он описал царя достаточно положительно. Стоит полностью процитировать его суждение, поскольку, как мы увидим, это мнение повторяли все последующие поколения историков, иногда даже почти дословно:

"Бразды правления были в руках такого царя, какого у персов не было уже давно; красивый и серьезный, такой, какого азиаты охотно представляют себе в качестве своего правителя: милостивый для честных, наделенный всяческими достоинствами своих великих предков, свободный от безобразных недостатков, "которые испортили жизнь Оха [Артаксеркса III] и привели империю к гибели". Казалось, что Дарию предначертано излечить полученную им империю от ран, не нуждаясь ни в преступлениях, ни в пролитии крови. В начале его царствования не было ни одного мятежа... От ионических берегов до Инда Азия, объединенная благородным Дарием, казалась в такой безопасности, какой не было уже давно. И однако этому царю пришлось стать последним из потомков Кира, царствовавших над Азией. Казалось, что требовалась невинная жертва, чтобы искупить то, что не могло излечиться никак иначе... Уже на горизонте собиралась буря, которая должна была уничтожить Персию..... Дарий желал избежать этой войны любой ценой; казалось, он предчувствовал, что, чтобы распасться, его колоссальной империи, раздираемой изнутри и мучимой застоем, нужен был лишь легкий толчок извне. Мучаясь нерешительностью, он пропустил последний момент, когда еще можно было предупредить атаку, которой он опасался" (стр. 67).

Это суждение и то, как оно было сформулировано, было принято весьма позитивно. Однако речь не шла о великом историографической нововведении. Наоборот, уже давно активно проводилось обсуждение личности последнего Великого царя. В записке, посвященной иранским народам Античности, опубликованной в 1839 году, М. де Сент-Феликс давал Персидской империи периода после смерти Артаксеркса III описание, ставшее уже каноническим:

"Последние годы Оха [Артаксеркса III] заставили забыть триумф периода начала его царствования и выставили напоказ его безобразно изломанную душу. Ненависть и презрение завладели людьми. Распад государства, ростки которого существовали и ранее, начал быстро прогрессировать. Сатрапы активно стремились к отделению и независимости: дисциплина в войсках, злоупотреблявших вином и пьяных от наслаждений, была потеряна; казна опустела, и население, из которого выжали все, до последней капли, чтобы обеспечить разорительную расточительность коррумпированного пышного двора, потеряло ощущение национальной общности и привязанность к своему правительству" (стр. 359-360).