Пьер Бриан - Дарий в тени Александра

"Похоже, что кобыла была хорошей матерью и с нежностью вспоминала своих жеребят. Последний Дарий отметил это. По этой причине ему нравилось, чтобы его сопровождали на поле битвы несколько кобыл, которые недавно ожеребились, но у которых отняли их жеребят. Жеребята, которые теряют свою мать, выращиваются на молоке другой кобылицы, как это делается и у людей. Таким образом, когда сражение при Иссе стало неблагоприятным для персов, и когда Дарий был побежден, он вскочил на кобылу, озабоченный тем, чтобы как можно быстрее бежать и спасать свою жизнь. Известно, что кобыла, вспоминающая о своем жеребенке, которого она оставила позади, способна со всей возможной скоростью и заботой спасти своего хозяина в момент ужасной опасности" (Anim. VI.48).

Разумеется, автор сборников exempla, каким является Элиан, должен пользоваться всем, что попадает к нему в руки. При чтении его рассказов следует отличать то, что составляет основу истории и морализаторские комментарии, которыми он их приукрашивает. В данном случае речь идет о привязанности, которую, согласно Элиану, испытывают кобылы по отношению к своим жеребятам: даже когда они отделены от них, они их не забывают. История отношений кобылы/жеребята должна была быть довольно известной, так как, в самом разном повествовательном контексте, мы обнаруживаем ее в "Романе об Александре" и в "Искандар-наме" Низами [157] Роман об Александре II.39.8–9; см.: В. Beelaert. Александр в рассуждениях о периодах жизни, 1999, стр. 247. . Для того чтобы сделать повествование еще бодрее и забавнее, Элиан вставил его в описание поведения Дария III в ходе сражения. Даже если в повествовании не присутствуют определенные термины, все равно мы обнаруживаем там topos подлого царя и беглеца. Повествование просто приводит к подобной характеристике, так как, если верить Элиану и Плутарху, Дарий, знающий о привязанности кобыл к жеребятам, преднамеренно выбрал кобылу. Торопливый читатель, таким образом, вынужден думать, что еще до начала сражения Дарий подготовил все для того, чтобы обеспечить себе неизбежное бегство, откуда появилось выражение Квинта Курция: "Лошадь, которая следовала за ним для этой цели (ad hoc)". В результате возникла история, крайне принижающая царя, готового к любым уверткам и хитростям, чтобы не рисковать своей собственной жизнью. Именно основываясь на этой легенде, комментаторы интерпретировали присутствие лошади около царской колесницы на Неапольской мозаике (рис. 43): перс, который держит в поводу лошадь, готов передать повод Великому царю [158] Например: Н. Fuhrmann. Филоксен, 1931, стр. 146. . Надо ли уточнять, что иконографическая интерпретация исходит также от предполагаемых слабости и трусости Великого царя, и это мнение еще более усиливается в результате совпадений между Аррианом и Вульгатой?

Совершенно ясно, что, использованные друг за другом, соответствующие друг другу и ассоциативно усиливающие друг друга, использованные слова и выражения будут позорить Дария и лишать его достоинств, единогласно признанных характеристиками законного царя, неважно, идет ли речь об испытании боем, - стоя в первых рядах перед лицом всего войска вместо того, чтобы постоянно показывать врагу спину, - или о долге государя попытаться испытать судьбу вместо того, чтобы готовиться к поражению, о духовном обязательстве защищать своих солдат от краха и унижения вместо того, чтобы подготовить свои тылы и все необходимое для бегства еще до начала сражения.

Необходимо отметить и еще один сюжет. Дело в том, что, если Дарий ускользнул в конечном счете от Александра, то, с одной стороны, он оставил поле битвы еще в тот момент, когда битва была в самом разгаре (в особенности при Гавгамелах), но при этом он воспользовался ночью, чтобы скрыть свое бегство. Невозможно не обнаружить связь этого момента с одним из эпизодов переговоров, описанных Аррианом, между Александром и Парменионом, накануне сражения у Гавгамел [159] Арриан III11.0 . Старый военачальник уговаривал Александра атаковать персов ночью; при этом атака получилась бы неожиданной, в условиях полной неясности, тем более что ночью люди более склонны пугаться. Ответ Александра, а главным образом Арриана, выводит на первый план тактические и практические аргументы (ночь может быть благоприятной для слабейших), и даже политические: побежденный при таких обстоятельствах, Великий царь мог бы "отказаться признать свою неполноценность и неполноценность войска, которым он командовал, из-за того, что атака македонцев происходила бы скрытно и в ночи". Аргумент, отведенный Великому царю, содержит явную ссылку на нормы, принятые в обоих лагерях, и являющиеся, по всей видимости, этическими нормами: ночной бой не может выявить истинного победителя.

Если аргументы практического и тактического характера по большей части исходят от Арриана, этические аргументы выдвигаются в основном Александром: "Он ответил Пармениону, что для него было бы позором украсть победу, и что Александр должен победить при свете дня и без фокусов" [160] Арриан III10.2. pbandr6s kai aneu sophismatos. . Эта реплика очень точно напоминает то, что Юстиниан вкладывает в уста Дария в контексте, посвященном началу войны [161] Юстиниан (XI.6.8); о сопоставлении см. стр. 296–297. , и она довольно точно воспроизведена арабо-персидским автором Таалиби, написавшим "Историю персидских царей", который, не называя Пармениона, приводит тот же самый диалог: "Ночная атака - это разбой, а разбой не к лицу царям" (стр. 408), - отвечает Искандер. Царская реплика очень точно соответствует традиционной ментальности, согласно которой солдат ведет свой бой при свете дня; ночь, напротив, используется людьми хитрыми и недостойными. К противопоставлению Александра и Дария присоединяется, таким образом, контраст между преследователем и беглецом; он соединяется с героизмом, проявленным македонским царем в первых рядах своих войск и при свете дня, в противовес позорному бегству Великого царя, который пользуется ночью, чтобы постыдно скрыться обманным путем от своего долга, по крайней мере с точки зрения греческих этических норм: необходимо встречать противника лицом к лицу, без хитростей или уловок.

Во многих моментах изображение бегства Дария смешивается с историей Ксеркса в 480 году. В конечном счете и тот и другой были осуждены практически в идентичных терминах за то, что они привели империю к падению из-за их любви к тлетворной роскоши и последующей расслабленности [162] Валерий Максим IX. 1, ext. l (Ксеркс); Атеней ХП.539Ь (Дарий). . К тому же кажется весьма вероятным, что подобный эпизод из "Романа об Александре" был напрямую вдохновлен апокалиптическими описаниями отступления Ксеркса, которые можно найти, например, у Эсхила: точно так же, как часть армии Ксеркса тонет в реке Стримон, вначале замерзшей, а потом растаявшей под солнечными лучами, так же и Дарий и люди из его свиты смогли перейти замерзшую реку Странга, прежде чем крах поглотил "основные силы персов и варваров" [163] Эсхил, Персы 492–512; роман II.16.7–8. . Другие сопоставления более заметны: Ксеркс, покидая Сарды, бросил колесницу Зевса/Ахура-Мазды, которая находилась в его кортеже - такая же точно колесница числилась в официальном кортеже Дария при выходе из Вавилона [164] Геродот VII.40 (Ксеркс); Квинт Курций Ш.3.11 (Дарий). .