Алексей Васильев - От Ленина до Путина. Россия на Ближнем и Среднем Востоке

Автор. Потому что по иракской проблеме, по иранской проблеме, при всем своем желании отвергнуть прошлое, сделать приятное американцам, он вынужден был учитывать интересы своей страны. То есть Россия продолжала оставаться Россией и требовала каких-то действий.

П.В. Стегний . В МИДе мы считаем, что если бы не Козырев, то от МИДа осталась бы одна десятая часть. Он долго, унизительно объяснял Ельцину, что потенциал профессионалов надо сохранять. И я думаю, что вот это было главной задачей МИДа в тех, очень своеобразных, условиях.

Автор. Ну то есть уцелеть? Как структура?

П.В. Стегний . Нет!

Автор. Как то, что сделал Примаков с разведкой? Уцелеть?

П.В. Стегний . Нет, послушайте. Вот разница принципиальнейшая. Что вы используете глагол «уцелеть», а я использую глагол «сохранить». Сохранить все, что у нас было наработано позитивного в советские времена, и то, что на каком-то этапе какие-то группы во власти пытались разрушить. Но они настолько не были уверены в себе, что все их решения были половинчаты, не доведены до конца, и потенциал МИДа сохранен благодаря Примакову, который решительно повернул курс и внешней политики, и вообще наших внутренних самоощущений в другом направлении. Все это ему удалось сохранить, я думаю, в полной мере.

Автор. Я в оттенках не вижу особой разницы. А вы можете сейчас вот эти группы «разрушителей» назвать? Или это у нас останется за кадром, в отличие от первой части уже опубликованной книги, в которой я смог немного раскопать взаимоотношения МИДа, международного отдела ЦК, КГБ, некоторых министерств, военных. То есть дать какую-то объективную картину. Например, как развивалась история с нашими долгами странам Персидского залива.

П.В. Стегний . Я думаю, об этом еще нельзя говорить, потому что..

Автор. Живы те люди?

П.В. Стегний . Не только. Например, я в принципе уважаю многих, которые стояли на самом верху. Я понимаю, что им приходилось идти на компромиссы, возможные сделки с совестью по нескольку раз в день. Была кардинальная смена социально-экономической формации. И поскольку сделали упор на частную инициативу, здесь очень сложно провести грань: что было рационально, что было нерационально. Сама операция — революция сверху… В ней уже такой потенциал и аморальности, и чего угодно, что, я думаю, сейчас мы еще не на том историческом расстоянии, чтобы давать оценки. Кто-то в определенных ситуациях вел себя рационально, а в других вызывал обоснованные вполне подозрения относительно чистоты намерений. Когда мы входили в капитализм, появились такие совершенно новые для нас вещи, как комиссионные, которые развращали госаппарат. Мы сейчас открыто говорим об «откатах», о проблеме вот этих черных денег. На Западе все это существует. В других формах, завернутых в целлофан, освященных вековой традицией. Поэтому я не думаю, что мы сейчас здесь можем расставить все точки над «i».

Автор. Ладно. Кстати, Примаков в своей книге «Встречи на перекрестках» очень жестко и откровенно оценил ситуацию с коррупцией и рассказывал о своих попытках ограничить ее. Может быть, это было главной причиной, почему Ельцин так быстро отправил его в отставку.

Пусть отношения с США и Западом доминировали во внешнеполитическом мышлении и деятельности российского руководства. Пусть официально пользовались приоритетом отношения с СНГ, хотя со временем они продемонстрируют и успехи и очевидные провалы. Пусть Ближний и Средний Восток как бы не интересовал в начале 90-х российское руководство, но его значение в мире и конфликтогенный потенциал подталкивали Россию сначала к ограниченному, а потом и несколько большему участию в делах региона.

Правда, обстановка внутри России не способствовала ее престижу в странах региона. Мусульманскому менталитету чуждо покаяние за прошлые грехи. Самобичевание, отрицание прошлого, очернение всего, что было сделано Советским Союзом, воспринималось как идеологический стриптиз. Для левых и антизападных националистических сил это означало крушение их собственных принципов и надежд, а для разнокалиберной элиты стран, даже стоявших по разную сторону баррикад в холодной войне, — горькую необходимость принять в качестве безусловного гегемона Соединенные Штаты.

Хаотизация региона открывала возможности для все большего, хотя и ограниченного, присутствия здесь России. Но в Москве понимали, что и в 90-х и в нулевых годах США оставались гегемоном на Ближнем и Среднем Востоке, хотя и существовали ограничители их безраздельного влияния.

«Все, что там (на Ближнем Востоке. — А.В. ) происходит, для нас важно, — говорил заместитель министра иностранных дел РФ В. Посувалюк главному редактору «Монд дипломатик» А. Грешу. — Действительно, мы сейчас слабы и наши финансовые ресурсы ограниченны. Мы не можем больше выдавать неограниченные кредиты нашим союзникам. Мы не имеем мандата от российского народа поставлять бесконечное количество вооружения. Но у нас есть ряд преимуществ». Одно из этих преимуществ заключалось в том, что Россия больше не связана идеологическими рамками 80-х годов. Ее также не считали дестабилизирующим фактором, так как она не проповедовала революцию и атеизм» {382} 382 Alain Gresh. Russia’s Return to the Middle East. Journal of Palestine Studies. Vol. 28, № 1 (Autumn, 1998). P. 70. . Поэтому пусть в ограниченных размерах Россия выстраивала сеть сотрудничества со всеми странами региона, от Саудовской Аравии до Египта, включая Израиль.

Еще один фактор — мусульманский — становился все более важным при формировании российской политики в регионе. События на Ближнем и Среднем Востоке, в Персидском заливе оказывали воздействие на саму Россию (особенно на Северный Кавказ — на Чечню, Ингушетию и Дагестан), так и на государства Центральной Азии. Как заявил А. Грешу один из специалистов: «Мы считали, что можем покинуть Центральную Азию во имя наших интересов, но мы вынуждены во имя этих же самых интересов возвращаться, потому что конфликты, которые там развиваются, требуют нашего внимания» {383} 383 Ibid. P. 76. .

Развитие политического исламизма на Северном Кавказе, особенно в его экстремистских формах, воспринималось многими в Москве как «угроза», особенно при некомпетентности тех, кто принимал решения или выступал в роли политологов. Во всяком случае, ваххабитами порой называли даже шиитов, не говоря о тех суннитах, которые отвергали коррумпированную часть тарикатистов (суфиев). Поддержка сепаратистов отдельными саудовскими и турецкими организациями и фондами и оружием отравляла атмосферу отношений между Москвой и Эр-Риядом и Анкарой.