Михаил Гурвич - Бои на Карельском перешейке

Но вот я почувствовал, что штурман сбросил бомбы и самолет стал легче.

— Сомкнись!..

Зенитный огонь врага не смог отрезать нам путь. Справа видна железнодорожная станция Хейниоки, окутанная дымом и пламенем.

Перелетаем линию фронта. Облака опять прижимают самолеты к земле. Я веду свое звено над самыми верхушками деревьев и вдруг замечаю, что левый ведомый летчик Остаев отстает. Я сбавил скорость, но ведомый отстал еще больше. С экипажем явно неблагополучно! «Если ранен летчик, — подумал я, — экипаж может погибнуть», и решил немедленно сесть на аэродром соседней части, над которым мы пролетали.

Я не ошибся. Летчик Остаев и стрелок-радист Погребняк были действительно ранены. Остаев моментами впадал в полуобморочное состояние, но быстро приходил в себя. То, что мы находились все время рядом, оказало ему большую моральную поддержку. Летчик, преодолев боль и напрягая все усилия, благополучно посадил машину.

Он сам говорил потом:

— Вижу, как все приноравливаются ко мне, берегут меня. И это прибавляет сил. Чувствуешь себя крепче, бодрее, забываешь о ране…

С утра ждем вылета, чтобы разгромить деревню, где скопилась большая группировка противника.

Погода крайне неустойчивая. По нескольку раз в день солнце скрывается за тучами, начинается метель. Во второй половине дня, когда солнце выглянуло в один из просветов, был отдан приказ лететь.

По пути мы попали в сплошную облачность. Долго и упорно пробивались, твердо уверенные в успехе. Проходили долгие минуты, а просвета все не было. Вдруг мы вырвались из белесой мглы. Над нами сияло солнце, голубело небо.

Легли на боевой курс. Ударила вражеская зенитка. Трассирующие снаряды пролетали огненным дождем между самолетами.

Неожиданно мою машину качнуло — сначала влево, а затем вправо. Эскадрилья сделала маневр, я оглянулся и увидел, что правое крыло пробито и поврежден левый элерон. Самолет сильно кренило вправо.

Я удерживал его изо всех сил, стараясь дойти до цели и сбросить бомбы. Это мне удалось, но разворот от цели стоил больших усилий. Разворачиваясь, все же успел заметить, что цель поражена.

Постепенно мой самолет начал отставать, все более кренясь на правое крыло. И тут произошло то же, что было когда-то с Остаевым. Летчик Гонтаренко, придержав свою машину, махнул мне, чтобы я выходил вперед. Когда я вышел, он и Остаев пристроились по бокам. Я оказался ведущим. Звено сбавило скорость. Заметив это, командир эскадрильи капитан Тараненко сделал то же самое. И вся эскадрилья, приноровившись к скорости моего самолета, вместе дошла до своего аэродрома.

Так наша эскадрилья воспитывалась в духе товарищества и боевой дружбы.

Побывал я на Халхин-Голе, на польском фронте, а тут война с Финляндией. Стад я просить командование отправить меня добровольцем. Мою просьбу удовлетворили. Попал я в 1-й батальон.

Начальник штаба полка тов. Москвин вызывает меня и спрашивает:

— Вы кем были?

— Был, — отвечаю, — и командиром отделения и командиром взвода.

— Ну, куда пойдете?

— Куда, — говорю, — потяжелее, туда и пойду.

— Пойдете вы в разведку!

— Есть пойти в разведку!

Разведывательной группой командовал старший лейтенант Березин. Он был опытным разведчиком и лично подбирал людей в свою группу. Собрал он нас и стал нам рассказывать, в чем заключается работа разведчика. Я сразу почувствовал, что тов. Березин любит свою опасную работу и старается нам внушить эту любовь. Когда он говорил о разведке, то не только нас увлек своим рассказом, но и сам увлекся. Глаза горят. Волнуется… Говорит со всеми, а смотрит на меня:

— Чтобы быть хорошим разведчиком, помимо личного героизма, бесстрашия и отваги, надо обладать железными нервами, волей, находчивостью, умело ориентироваться в любой обстановке. Надо иметь хорошую память, быть физически выносливым, знать компас, хорошо владеть всеми видами оружия. А самое главное — быть верным и преданным сыном Родины, не щадить своей жизни для ее блага.

Потом вдруг обращается ко мне:

— Правильно я говорю?

— Очень даже правильно, товарищ старший лейтенант.

— Пойдете моим помощником? — снова говорит он мне.

Вначале я не понял. То ли он спрашивает меня, то ли приказывает.

— Я никогда в разведке не работал, товарищ старший лейтенант. Боюсь не справиться…

— Дело за вами! Захотите — научитесь. Вот сегодня ночью в разведку пойдем… Присматривайтесь, учитесь! Наша работа опасная и нужная. Понятно? Собирайтесь! В 23 часа выступаем.

Командир дружески посмотрел на меня и ушел…

Темной ночью мы отправились в разведку, и эту ночь я буду помнить всю жизнь.

Снег отливал синевой и хрустел под ногами. Мы шли гуськом. Впереди — старший лейтенант Березин. Наши белые халаты сливались со снегом. Шли молча, настороженно. Я иду последним. Стараюсь не терять из виду впереди идущего и одновременно вглядываюсь в темноту, хочу первым заприметить врага.

На опушке молодого леса Березин дал нам знак залечь и тихо прошептал:

— Там, левее, проволочные заграждения. Нужно перерезать проволоку. Сделайте проходы для наступления пехоты. Еще требуется разведать огневые точки противника и нанести их на карте. Понятно?

— Понятно, товарищ старший лейтенант, — ответил старший дозора.

Березин отобрал трех разведчиков и под командой старшего направил их выполнять задание. Они взяли с собой ножницы и исчезли в темноте.

Лежу я на снегу и провожаю взглядом товарищей. За себя не волнуюсь: немало мне пришлось пережить на Халхин-Голе. А вот за ребят, за этих четырех, с которыми познакомился только сегодня и которые стали мне близкими и родными, очень волнуюсь, хоть и стараюсь скрыть свое волнение, потому что вижу, как командир за мной наблюдает. Прислушиваюсь. В лесу тишина такая, что в ушах от нее звенит…

Вдруг слышу выстрел… другой… третий… Заработал автомат, как будто град бьет по железной крыше.

— Обнаружили! — шепчет Березин.

Стрельба смолкла так же неожиданно, как и началась. Напряженно ждем. Прислушиваемся к каждому шороху. До боли в глазах всматриваемся в ночной мрак…

Внезапно около меня раздался шелест ветвей, шуршание снега и легкий стон. Я сначала растерялся. Дергаю за халат Березина, а он тоже услышал и делает нам знак «приготовиться». Вынули мы наганы и приникли к самому снегу.

— Свои! — шепчет Березин и поднимается, встречая разведчиков, которые несли на халате раненого бойца.