Кристиан Волмар - Транссибирская магистраль. История создания железнодорожной сети России

Куломзин считал переселение крестьян ключевым звеном, которое позволит крепко связать Сибирь и Европейскую Россию. Огромные суммы выделялись переселенцам на организацию переезда, приобретение ими провизии и всего необходимого для постройки жилья, а также на обеспечение их дальнейшего благосостояния. Причина подобного содействия заключалась не в щедрости русского правительства, а в желании избавиться от так называемой «желтой угрозы» — вторжения Китая или Японии на территорию России [114] Как известно, не менее важной причиной была попытка решить проблему нехватки сельскохозяйственных угодий в Европейской России, где на каждую крестьянскую душу приходилось недостаточное количество земель. . В какой-то степени «угроза» уже была на пороге. Разные народы считали, что находятся под игом китайского — а не русского — императора, а примерно треть населения двух самых отдаленных провинций составляли китайцы или корейцы. При этом на юге прямо по ту сторону границы жили 300 миллионов китайцев. Поэтому привлечение огромного числа русскоговорящих переселенцев, лояльных к своему отечеству, являлось ключевым элементом русификации сибирского края. Как считает Стивен Маркс: «Основной задачей цивилизаторской миссии Куломзина являлось усиление Россией политического контроля над принадлежащей ей территорией ». {122} 122 Marks S. Conquering the Great East: Kulomzin, Peasant Resettlement and the Creation of Modern Siberia, in Rediscovering Russia in Asia, Siberia and the Far East (M. E. Sharp, Inc., 1995), p. 28.

По поводу условий, на которых переселенцам должно было быть позволено обзаводиться землей, в Комитете разгорелись жаркие споры. В то время как в Европейской России появилось лишь первое поколение свободных крестьян, в Сибири никогда не было крепостного права. До появления железной дороги Сибирь населяли преимущественно кочевые племена, а переселенцев считали государственными крестьянами, так как вся земля находилась в собственности государства. Там не было ни крупных землевладельцев, ни знати, поскольку местным правителям в отличие от их коллег в Европейской России никогда не приходилось защищаться от захватчиков, и потому не было необходимости закрепощать тех, кто работал на земле. По этой причине Сибирь, по крайней мере, теоретически, можно было назвать более свободным обществом. Аристократы, заседавшие в Комитете Сибирской железной дороги, были отнюдь не в восторге от того, что миллионы крестьян отправляются в Сибирь, где смогут вести более независимую жизнь, свободную от ограничений, налагаемых общинной системой, с успехом помогавшей держать в повиновении русское крестьянство [115] Здесь и далее автор смешивает такие явления, как крепостное право и общинное землевладение, что приводит его к построению неверных сентенций. . Однако члены Комитета жаждали видеть Сибирь заселенной и проявляли значительный интерес к процессу колонизации как с целью обеспечить ее успех, так и в стремлении утвердить свою власть. Кстати сказать, набиравшие популярность, но еще вынужденные скрываться от преследований правительства левые, в том числе большевики, не одобряли выход крестьян из общинной системы, отчасти потому, что были против всего, что делало царское правительство, но, главным образом, из-за опасений, что это приведет к появлению имущественных отношений, которые помешают построению социализма [116] В действительности, причина крылась в неправильной оценке социалистами общинного землевладения как якобы зачатка «стихийного социализма». .

Комитет рассматривал процесс переселения как способ решения сразу двух проблем. Существовало широко распространенное, хотя и абсолютно ошибочное, мнение, что в Европейской России слишком много народа кормится от земли, и голод 1891-1892 годов только укрепил это заблуждение. При этом совершенно игнорировался тот очевидный факт, что более справедливое распределение сельскохозяйственной продукции, более высокая эффективность и меньший упор на экспорт позволили бы населению вполне нормально питаться. Поэтому Комитет рассматривал миграцию в районы, прилегающие к Транссибирской железной дороге, как способ сокращения численности населения «перенаселенных» западных и центральных губерний России. Однако это была не Америка, где переселенцы получали всяческое содействие. Сибирь не имела ничего общего с Диким Западом и присущим ему азартом от захвата новых территорий, сопровождаемого массовым убийством коренного населения. В Сибири не было ковбоев, поскольку коровы использовались преимущественно для получения молочной продукции, а их забой осуществлялся для местного потребления без необходимости гнать скотину несколько сот миль по прериям. Переселенцы были намного беднее, а поскольку происходили они из крестьян, лишь недавно освобожденных от крепостной зависимости, им в отличие от их американских собратьев был чужд дух предпринимательства. В массе своей они вели себя спокойнее, поскольку переселялись целыми семьями, а не как в Америке, где рядом с большинством вновь прибывших холостяков не было женщин, чтобы усмирить их необузданный нрав. И земля была не такой плодородной, и возможности для частного предпринимательства не такими широкими, хотя Куломзин мечтал создать на юге Сибири несколько «маленьких Америк» — обширных территорий, отданных под производство зерна, как на американском Среднем Западе. Он даже предлагал прогнать казахов — кочевой народ, живущий за счет скотоводства, — с их земли и заселить ее мигрантами, но подобные идеи оказались неосуществимы.

Россия была государством, в котором, чтобы совершить длинное путешествие на поезде, требовалось иметь внутренний паспорт (и сейчас требуется), и потому даже речи не было о том, чтобы пускать в поезда всех желающих. Крупные землевладельцы в Центральной России боялись, что, если Сибирь поглотит всю имеющуюся рабочую силу, некому будет возделывать и убирать их собственные поля. Однако Куломзин и Витте понимали, что, несмотря на ограничения, многие крестьяне отправятся в Сибирь, чтобы найти лучшую долю на вновь осваиваемых землях. Хотя русские крестьяне получили свободу в 1861 году, в конце XIX века они все еще вели жизнь, полную ограничений, принадлежа к общинам, возглавляемым старостами. Община определяла почти все аспекты крестьянской жизни, такие как выделение земли и отправление правосудия. Поэтому самые смелые воспринимали переезд в Сибирь как возможность не только начать новую жизнь, но и освободиться от кабалы общинной системы, господствовавшей в сельской России с незапамятных времен.

Как емко выразился Тредголд: «Миллионы крестьян не могли обрести свободу в родных деревнях, и возможность найти ее пускай даже за тысячи километров от дома заставляла их срываться с насиженных мест и рисковать всем ради нее ». {123} 123 Treadgold D. W. The Great Siberian Migration: Government and Peasant Resettlement from Emancipation to the First World War (Princeton University Press, 1957), p. 239.