Коллектив авторов - Война во время мира: Военизированные конфликты после Первой мировой войны. 1917–1923

Наследие британского военизированного насилия в Ирландии имеет долгую историю. «Черно-коричневые» с легкостью вошли в пантеон ирландских бедствий наряду с Кромвелем, голодом и разорительной арендной платой. В 1972 году британский министр по делам Северной Ирландии лорд Уиндлшэм затребовал доклад о «Черно-коричневых», задаваясь вопросом о том, «дают ли они нам уроки, которые могут пригодиться в текущий момент». Согласно выводу, сделанному автором доклада, «любая британская структура, вынужденная вмешиваться в ирландские дела, наверняка будет обвинена в том, что ведет себя подобно “Черно-коричневым”» {813} 813 TNA. CJ4/152. . Число ссылок на этот термин и его упоминаний в одном лишь парламенте после 1972 года свидетельствует о том, что предсказания чиновника, к сожалению, оказались верными. Наследием «Черно-коричневых» в более непосредственном смысле являлись события в Палестине и служба многих бывших «Черно-коричневых» в рядах здешней жандармерии. Некоторые из них признавались, что Ирландия изменила их и что во время службы в Палестине они просто «закрывали на всё глаза», стреляли первыми, а затем не задавали никаких вопросов {814} 814 J.V. Faviell (IWM. 82/24/1). . Воспоминания Дугласа Даффа о Палестине намного более брутальны, чем всё, что он испытал или ожидал увидеть в Ирландии {815} 815 Duff D. V. May the Winds Blow. . В 1931 году он был фактически отправлен в отставку. Однако во многих отношениях Палестина представляла собой новую проблему, совершенно иную и намного более далекую по сравнению с Ирландией. Выражение «Черно-коричневые» оставались бранным и оскорбительным много времени спустя после палестинских событий. Его можно было услышать во время парламентских дебатов по Кипру, Кении, Малайе и во всех тех частях света, где британская политика и британские действия производили впечатление неуклюжих, неэффективных или в чем-то неверных. Оно оставалось символом беспорядка и неповиновения, состояния ума, военизированного насилия как такового, не связанного конкретно с той или иной организацией.

«Черно-коричневые» в самом широком смысле не обязательно являлись британским фрайкором, хотя Харви готов допустить, что в них шли люди точно такого же типа {816} 816 Harvey A.D. Who Were the Auxiliaries? P. 669. . За ними не стояла какая-либо последовательная идеология, связанная с вопросами веры, этнической принадлежности или расы. Они были такими же экстремистами, как и те, кто видел «шиннеров» за каждым углом, и столь же безразлично относились к своему делу, как и те, кто признавал, что служит исключительно ради жалованья. К их появлению на свет привело перенапряжение полицейских и армейских сил, они не являлись союзом убежденных и разочарованных людей, которых государству приходилось как-то контролировать и обуздывать. На «отсутствие послевоенного менталитета фрайкора», о котором говорит Грегори, имеет смысл ссылаться лишь в том случае, если придерживаться слишком узких определений {817} 817 Gregory A. Peculiarities of the English? R 53. . Но если военизированные формирования переходят к военизированному насилию, если им дозволяется означать нечто большее, чем конкретные части вспомогательных военных или полицейских сил, если под ними начинают понимать нечто более расплывчатое, более близкое к состоянию умов во всех королевских силах в Ирландии — как в армии, так и в старой и новой RIC, — более близкое к беспорядку и неповиновению, воюющее без особого внимания к обычаям, правилам и должным процедурам, то британское военизированное насилие становится намного более сложным, широким и тревожным явлением. Не зря майор Проктер протестовал, когда его назвали «Черно-коричневым». Это словечко служило слишком явным напоминанием о «грязных орудиях», применявшихся Великобританией на ирландской войне.

Стабильные демократии Западной Европы представляют собой контрпример по отношению к основному тезису настоящей книги, выделяясь практически полным отсутствием военизированного насилия во внутренней политике в послевоенный период. Великобритания и Франция в ноябре 1918 года стали «победителями». Их политическая система успешно справилась с тяготами военного времени, и даже достаточно серьезный послевоенный социальный конфликт не стал принципиальной угрозой для существующего порядка. За таким важным исключением, как война за независимость в Ирландии, их географическая целостность не подвергалась опасности.

Однако смысл контрпримера состоит в задании концептуальной точки отсчета, позволяющей оценить основной феномен — в данном случае военизированное насилие в других регионах Европы. Вероятно, в этом отношении полезнее рассматривать не Великобританию, а Францию, поскольку в этой стране все же создавались отечественные военизированные формирования, и военизированная политика выдвигалась здесь и в качестве опоры парламентской республики, и в качестве ее альтернативы. Понимание того, почему дело обстояло таким образом и какие факторы ограничивали распространение военизированного насилия во Франции, может пролить свет на его более обширные и кровавые проявления в других странах. Однако по причинам, которые будут объяснены ниже, изучение французских военизированных формирований требует использования временных рамок, выходящих за пределы 1923 года.

Распространению военизированного насилия в первые шесть лет после завершения Первой мировой войны способствовала «культура поражения», выявленная в качестве объекта исследования лишь в недавние годы {818} 818 Schivelbusch W. The Culture of Defeat. On National Trauma, Mourning and Recovery. London, 2003; см. также: Horne J. Defeat and Memory in Modern History // Macleod J. (Ed.). Defeat and Memory. Cultural Histories of Military Defeat in the Modern Era. London, 2008. P. 11–29. . Попытки предотвратить наихудшие последствия военного поражения в Германии и Австро-Венгрии, а также стремление националистических кругов в Италии аннулировать реальное или мнимое дипломатическое поражение приводили к самоорганизации возвращавшихся с фронта офицеров и солдат, а также молодых авантюристов, не участвовавших в войне, в группировки, подменявшие собой армию. Считалось, что регулярная армия утратила способность защищать нацию и устоявшийся строй как внутри страны, в ходе классовой борьбы с радикальными и революционными движениями, вспыхивавшими после окончания войны (и скопом причислявшимися к большевизму), так и на спорных этнических рубежах новых государств, формировавшихся во время и после Парижской мирной конференции. В Финляндии и Прибалтийских республиках, в Центральной Европе, в Северной и Центральной Италии — повсюду возникали всевозможные легионы, милиции, фрайкоры и прочие вооруженные группировки, использовавшие идеологию и опыт Первой мировой войны, а также оставшиеся от нее оружие и подготовку с целью противодействовать тому, что воспринималось как социальное или национальное поражение, и обратить его вспять {819} 819 О транснациональном аспекте см.: Gerwarth R. The Central European Counterrevolution: Paramilitary Violence in Germany, Austria and Hungary after the Great War // Past and Present. 2008. Vol. 200. P. 175–209. Превосходный обзор послевоенных конфликтов (с библиографией) см.: Gatrell R War after the War: Conflicts, 1919–23// Horne J. (Ed.). A Companion to World War I. Chichester, 2010. P 558–575. . Они защищали свое дело с точки зрения идеологии и этнической принадлежности, но источником их влияния служило насилие — использование квазивоенных формирований как лекарства от хаоса. Более того, в Италии, где зарождалось фашистское движение, военизированное насилие превратилось в организационный принцип при разработке проекта авторитарного государства и его воплощении в жизнь {820} 820 Gentile E. The Origins of Fascist Ideology, 1918–1925. N.Y., 2005. .