Коллектив авторов - Война во время мира: Военизированные конфликты после Первой мировой войны. 1917–1923

Не только гражданские лица, игравшие роль солдат, размывали традиционную грань между военными и штатскими. Порой комбатанты сознательно выдавали себя за мирных граждан, вследствие чего всем штатским лицам грозило, что с ними будут обращаться как с врагами. Бойцы, имевшие профессиональную армейскую подготовку, нередко сетовали на эксцессы, связанные с военизированным движением, и на отсутствие военной дисциплины в его рядах. Тем не менее слухи о «вольных стрелках» заставляли военных видеть в любом штатском потенциального противника.

Термин «вольные стрелки» (франтиреры) появился во время Франко-прусской войны 1870 года и использовался для обозначения иррегулярных сил. Страх и фантазии о «вольных стрелках» среди гражданских лиц, о противниках, одетых в штатское и ведущих «народную войну», нередко служили оправданием для нападений на гражданское население. В мифе о «вольных стрелках» отражался личный страх перед смертью, особенно смертью внезапной. В некоторых случаях боязнь «вольных стрелков» даже специально использовалась командирами с целью манипулировать подчиненными. Предъявлявшееся врагу обвинение в анонимности играло ключевую роль при всех нарушениях правил войны. Во время гражданской и партизанской войны врагу приписываются коварные намерения и штатские лица превращаются в потенциальных замаскированных комбатантов, в союзников врага, предателей и террористов. Как в Польше, так и в Ирландии обе стороны, участвовавшие в конфликте, культивировали собственные слухи и мифы о «вольных стрелках» {706} 706 Ноте J ., Kramer A. German Atrocities, 1914. A History of Denial. New Haven, 2001. P. 149–150. .

С глубинными страхами перед «вольными стрелками» были связаны и социальные предрассудки в отношении «неожиданных» комбатантов, особенно женщин. Путаницы прибавляло и появление новых формирований. Ирландцы нередко выступали с заявлениями о преступлениях, совершавшихся лицами, «явно не принадлежавшими ни к солдатам регулярной армии, ни <���…> к обычным Черно-коричневым». Также и британцы воспринимали бойцов ИРА как безликих террористов, с легкостью растворяющихся среди сочувствующего им гражданского населения [81] Это верно в отношении обеих сторон, как указывает Энн Долан в своей статье для настоящей книги. . Описывая засаду в графстве Голуэй в ноябре 1920 года, главный констебль Джеймс Хили, кажется, был больше обеспокоен тем, что «50 молодых людей рассеялось по стране, выдавая себя за мирных рабочих», нежели самим фактом засады {707} 707 IWM. 2949 Mise 175 (2658): Account of the life of Major General Sir H.H. Tudor KCB CMG (1871–1965). P. 29, 314. . Подобная неясность в отношении того, как отличить гражданских лиц от комбатантов, продолжала существовать и во время ирландской гражданской войны.

Та же самая «безликость» и нечеткость границы между комбатантами и некомбатантами была присуща и Польше, где добровольцы нередко сражались в гражданской одежде {708} 708 ДАЛО. Ф. 257. Оп. lc. Д. 44. Л. 5. . Различие между регулярной армией, военизированными частями, вооруженными крестьянами или отрядами самообороны, с одной стороны, и криминальными бандами, с другой, было настолько туманным, что порой его вовсе не существовало [82] Как отмечается в следующем заявлении, составленном во время сражения за Львов: «Два еврея убиты бандитами, в то же время являющимися солдатами Польской армии» (ДАЛО. Ф. 257. Оп. 1с. Д. 44. Л. 5). . Сражению за Львов, проходившему в городских условиях, были присущи черты и партизанской, и гражданской войны, вследствие чего каждый житель города подпадал под подозрение. Поскольку каждая сторона культивировала миф о том, что за нее «сражаются все, вне зависимости от возраста, пола, социального происхождения», то каждого принадлежавшего к другой общине подозревали в том же самом {709} 709 Ossolineum. 14059/Н: Jözef Wraubek. Moje wspomnienia. Lata 1895–1945. Mikrofilm 3951. S. 139. . Свой вклад в эскалацию насилия вносило и коллективное убеждение в том, что противник воюет по-партизански, не по правилам {710} 710 Horne J ., Kramer A. German Atrocities. P. 124; Eidem. War between Soldiers and Enemy Civilians, 1914–1915 // Chickering R., Förster S. (Ed.). Great War, Total War. Combat and Mobilization on the Western Front, 1914–1918. Cambridge, 2000. P. 153–168, здесь p. 157. . Слухи о вражеской жестокости нередко провоцировали аналогичные репрессии, и в результате такие обвинения становились реальностью {711} 711 Tambiah S. Leveling Crowds: Ethnonationalist Conflicts and Collective Violence in South Asia. London, 1996. P. 237. .

В случае Ирландии члены ИРА обычно сохраняли связи со своими семьями и общинами, даже когда скрывались или находились в бегах. Кроме того, многие бойцы ИРА сражались в своих родных графствах и потому были хорошо знакомы и с местностью, и с населением. С другой стороны, в польские военизированные отряды входили как местные добровольцы, так и многочисленные ветераны и авантюристы, оторванные от своих корней. Динамика гражданской войны и национального восстания сочеталась с динамикой завоевательной войны. Участники военизированных формирований нередко являлись чужаками в тех регионах, где воевали, и аутсайдерами в своих общинах — так было, например, с бойцами армии Галлера, активно действовавшими на восточных территориях {712} 712 Kapiszewski A. Controversial Reports on the Situation of Jews in Poland in the Aftermath of World War I // Studia Judaica. 2004. Vol. 7. P. 257–304, здесь p. 270, 276. . Это обстоятельство наряду с прочими причинами обусловило разницу между масштабами насилия в обеих странах.

На то, как участники военизированного насилия понимали свою роль, оказывала влияние и религия {713} 713 См. дискуссию о религии и ее функциях в качестве главной отчетливой социальной границы, создававшей возможность для группового насилия в Верхней Силезии и Ольстере: Wilson Т. Frontiers of Violence. P. 41–44. . Глубоко укоренившаяся вера в национальное мученичество способствовала росту насилия под прикрытием борьбы за национальную независимость. Польский и ирландский католицизм обеспечивал символический язык для презентации и оправдания насилия — в первую очередь через фигуру мученика. Разумеется, бойцы военизированных формирований не были святыми — совсем наоборот. Рискуя жизнью ради нации, большинство добровольцев в рядах ИРА вовсе не спешили отказываться от этой жизни, а некоторых, как указывает Аугустейн, даже «отвлекал от выполнения их задач огромный интерес к общению» [83] Включая встречи с противоположным полом: Augusteijn J. From Public Defiance to Guerrilla Warfare. P. 143. Кроме того, Аугустейн упоминает «некоторые неподтвержденные сообщения о незаконнорожденных детях», появившихся на свет в результате связей между женщинами и мужчинами из ИРА (Ibid. Р. 144). . Однако (само) репрезентация большинства комбатантов мужского пола показывает их исключительно как рыцарственных, дисциплинированных и благочестивых людей. В их воспоминаниях, резко контрастировавших с тем, что рассказывали о себе немцы-фрайкоровцы, подчеркивались братство, товарищество и дисциплина вместо удовольствия, испытывавшегося от убийств, и сексуальных отношений с женщинами. Образ республиканской кампании был полностью десексуализован, превратившись в идеал самоотречения. Луиза Райан утверждает, что такой подход можно понимать как стремление совместить любовь к Ирландии с преданностью Деве Марии как непорочной Богоматери {714} 714 Ryan L. «In the Line of Fire». P 52–53. О фрайкоре см.: Theweleit К. Male Fantasies; Gerwarth R. The Central European Counterrevolution. . Образ благочестивого и благородного борца за свободу подчеркивался и в позднейших рассказах таких свидетелей, как жены и родственники. Тем самым эти женщины, одновременно преуменьшавшие свою собственную роль, вносили вклад в восстановление традиционной дихотомии {715} 715 Ward M. Unmanageable Revolutionaries. P. 193. . Идеализация комбатантов способствовала их зачислению в канон ирландских мучеников наряду с такими фигурами, как Патрик Пирс, Джеймс Коннолли и прочие казненные герои 1916 года, а также Теренс Мак-Суини, умерший в 1920 году.