Джон Бальфур - Османская империя [Шесть столетий от возвышения до упадка, XIV–ХХ вв.]

По-прежнему оставался без ответа вопрос: какая идея стоит за ее спасением? Что сейчас представляет собой Османская империя? К какой цивилизации теперь будут принадлежать турки, начиная с этого поворотного момента в истории? К исламской, западной или к некоему слиянию обеих? Концепция османизма — союза элементов национальности, языка и вероисповедания, на которой империя основывалась в течение пяти веков, теперь устарела и, за исключением самых далеких азиатских провинций, была обречена. Концепция панисламизма, развившаяся из попытки Абдул Хамида создать азиатское единство, оказалась немногим более чем абстракцией, которая в реальности так и не воплотилась в жизнь. Тогда чему турки должны были хранить верность?

Ответ определенно должен был заключаться в новой концепции турецкой нации, отличной от Османского государства и исламской религии, составной частью которой она тем не менее оставалась. Когда балканские народы объединились в нации, турки, вслед за ними, развили собственное чувство национальной принадлежности, ища единство в выражении своей исторической и культурной идентичности как народа. С конца XIX века их вдохновлял в этом поиске молодой турецкий поэт Мехмед Эмин. Он писал привычным, доступным языком, стараясь вложить новое чувство достоинства и гордость в слово «турок», до этого ассоциировавшееся с грубым, невежественным созданием, кочевником или крестьянином. Мехмед Эмин с гордостью провозгласил: «Я турок! Моя вера и моя нация сильны». И еще: «Мы турки! С этой кровью и этим именем мы живем».

Такие поэтические откровения сочетались с новой европейской наукой тюркологией, которая пробуждала в турках осознание своей роли в человеческой истории, начиная с эпохи их доисламской миграции по азиатским степям. Это подчеркивало туранийское, или туро-арийское, происхождение народа. Такие представления уводили слишком далеко в область абстракций через иллюзорную концепцию пантуранизма. Она подпитывала мечты о единстве через этническое родство и конечную политическую общность между всеми тюркоговорящими народами, не только в Центральной Азии до Монголии и Китая, но и в России и Европе — в Венгрии и родственных государствах.

В сознании младотурок укоренилась более реалистичная и ограниченная концепция пантюркизма или просто тюркизма. Она настаивала на фактическом тюркизме всего, что осталось от Османской империи. Изначально ограниченная культурным и социальным аспектом, но постепенно включившая и политику, она насаждалась влиятельными периодическими изданиями турецких обществ, а также образованными в 1912 году неполитическими клубами, названными «Турецкие очаги». Целью этих клубов было «продвижение национального образования и подъем научного, социального и экономического уровня турок, самого передового народа ислама, и стремление к улучшению турецкой нации и языка».

Между тем с течением времени появились и стали нарастать разногласия как в рядах доминирующей группы Комитета единения и прогресса, так и за ее пределами. Но только к 1911 году серьезная оппозиционная партия начала представлять угрозу для него. Названная Новой партией и склонная к консервативным взглядам, эта группировка открыто критиковала конституционные процедуры комитета, его социальный и политический курс. Она выдвинула требования, в которых настаивала на сохранении в конституционных рамках «исторических османских традиций»; на внесении поправок в некоторые статьи конституции, чтобы усилить «священные права халифата и султаната». Одновременно, хотя и сохраняя «религиозную и национальную этику и мораль», Новая партия требовала увеличения использования в империи «достижений и продуктов западной цивилизации». В стране, по утверждению одного из ее лидеров, существовали три тенденции: реакционный фанатизм, сверхбыстрый прогресс и культурный прогресс, сравнимый с сохранением существующих обычаев и традиций. Именно последнего требовала новая группировка. Эти разногласия, а также идеи других групп диссидентов были обсуждены — не без накала — на партийном съезде — последнем из проведенных в Салониках. Его резолюции свелись к малоэффективному компромиссу.

Вскоре после этого на сцену вышла партия Либерального союза («Свободы и согласия») под руководством Дамада Ферид-паши, объединившая в своих рядах большинство людей, оппозиционно настроенных по отношению к Комитету единения и прогресса. На довыборах — первом настоящем электоральном состязании в Турции между двумя противоборствующими кандидатами — ее кандидат-либерал был избран подавляющим большинством голосов. В ответ на это и другие враждебные действия комитет настоял на роспуске парламента, что привело весной 1912 года к всеобщим выборам. Первые выборы под нажимом правящей партии характеризовались бессовестной манипуляцией путем взяток, уступок и ограничений митингов оппозиционеров. Все это гарантировало правящей партии победу подавляющим большинством голосов. От оппозиции было избрано только шесть кандидатов. Печально известные в истории Турции как «выборы большой дубинки», они породили нелегальное движение оппозиции против комитета, безусловно более опасное, чем легальное движение, которое было так решительно подавлено.

Воспроизводя, по иронии судьбы, прошлый македонский образ комитета как освободителя от угнетения, это оппозиционное движение было продуктом военного заговора, в котором группа молодых офицеров ушла в горы, чтобы поддержать восстание в Албании. Они были выходцами из либеральной организации «Офицеры-спасители» в Стамбуле, которая имела целью сломить власть Комитета единения и прогресса, который теперь стал таким же угнетателем, как и правительство султана, и восстановить конституционное правительство посредством свободных и легальных выборов. В то же время они настаивали на уходе армии из политики, как только та достигнет своих целей; и ни один армейский офицер не должен принимать никаких государственных постов.

В связи с вопросом об Албании Махмуд Шевкет-паша покинул пост военного министра. Последовало почти единодушное голосование в палате депутатов по вопросу о доверии, которое совершенно не удовлетворило оппозиционеров. В дело вмешались «Офицеры-спасители». Манифест в печати и декларация, обращенная к султану, сопровождались очевидными военными приготовлениями. Кабинет подал в отставку. «Спасители» продиктовали свои условия, а именно: назначение двух министров по их выбору под руководство великого визиря, которого должен выбрать султан. Выбор султана пал на Ахмеда Мухтар-пашу, человека, стоявшего вне политики и имевшего прекрасный военный послужной список. Позже он вновь уступил пост его прежнему обладателю — либералу Камилю-паше. Осадное положение было снято — хотя вскоре введено вновь. Все состоявшие на службе офицеры дали клятву не присоединяться ни к одному из политических обществ и не вмешиваться в дела государства. Парламент был вновь распущен, и султан поставил вопрос о новых выборах.