Кирилл Столяров - Палачи и жертвы

Следственные документы позволяют представить себе ход размышлений Сталина, когда он, прочитав донос Рюмина, в ночной тиши определял судьбу Абакумова. Если образно обозначить роль Абакумова в Кремле, то для Сталина он был всего–навсего сторожевым псом. Сторожевых собак не балуют, не перекармливают и, уж подавно, не держат в тепле, чтобы они не утратили свирепости. Вот и он, товарищ Сталин, сам равнодушный к побрякушкам, не жалел орденов для военных и в то же самое время держал на голодном пайке Абакумова. Хотя нет, ему тоже кое–что досталось. Два ордена Суворова, орден Кутузова и, кажется, Красное Знамя. Было за что — с немцами Абакумов все же неплохо справлялся. А верхнего, политического чутья ему всегда недоставало. Без его, товарища Сталина, подсказок Абакумов не выловил бы ни одного внутреннего врага. Взять хотя бы дело «ленинградцев». Дали ему в руки мировую улику — что секретарь ленинградского горкома Капустин завербован англичанами. Другой по такой улике раскрыл бы заговор, а Абакумов что? Написал в справке какую–то ерунду — находясь с 1935 по 1936 год на стажировке в Англии для изучения технологии производства паровых турбин, Капустин снюхался с англичанкой–переводчицей, а муж англичанки застукал обоих у себя на квартире голышом; разразился скандал, Капустина в торгпредстве разбирали по партийной линии, что, по абакумовскому заключению, дает основания подозревать его в связях с английской разведкой. Осел! Он, товарищ Сталин, не разведчик, однако понимает, что так по–дурацки не вербуют! Либо англичанка, соблазнив Капустина, обтяпала все в одиночку, либо внезапный приход мужа домой был нужен им для вербовки под угрозой высылки из Англии, но тогда все было бы шито–крыто, в торгпредстве бы ничего не узнали! Пришлось давать указание об аресте и на пальцах объяснять, в чем состоит вина Капустина и к кому потянется от него цепочка. И следствие по Кузнецову люди Абакумова вели с прохладцей, не копая вглубь. Оттого–то ему, товарищу Сталину, пришлось в Сочи карандашом править обвинительное заключение. За это Абакумову досталось, небось до сих пор помнит. Что он, товарищ Сталин, собственноручно вписал тогда в обвинение Кузнецова? А вот что: «Обманным путем пробравшись в ЦК ВКП(б), Кузнецов повсюду насаждал своих людей — от Белоруссии до Дальнего Востока и от Севера до Крыма». А когда Абакумов доложил об антисоветских разговорчиках Этигнера и Збарского в Болгарии и предложил немедленно арестовать обоих, он, товарищ Сталин, возразил, что так не делают. Прежде чем арестовывать, надо, во–первых, подготовить качественную замену Збарскому в Мавзолее Ильича, а во–вторых, заблаговременно уволить Этингера из мединститута. За что уволить? Учишь, учишь, и все без толку! Хотя бы за космополитизм. Нет, без политического чутья в МГБ делать нечего. Незаменимых у нас нет, за десять лет Абакумов выработался, пора менять. Разве можно пренебрегать сигналами о терроре и по–дурацки считать, что теракты по силам только агентам–профессионалам? Он, товарищ Сталин, сам в молодые годы пускал в ход оружие и лучше других знает, насколько опасен удар оттуда, откуда не ждешь. Менять Абакумова надо на человека с острым партийно–политическим чутьем. Может быть, на Игнатьева? Пусть Игнатьев не контрразведчик, зато не будет переспрашивать, какое обвинение предъявлять человеку, которого он, товарищ Сталин, прикажет арестовать. Пора перешерстить органы, люди там засиделись, прокисли, нужна свежая кровь.

Читая протоколы допросов Абакумова, Сталин не искал там сенсационных разоблачений. Ему было интересно — как поведет себя человек, из охотника превратившийся в добычу? То обстоятельство, что Абакумов проявлял незаурядное мужество под пытками, было Сталину, в сущности, безразлично. Во всяком случае, на будущее арестованного № 15 это повлиять не могло. Люди, знавшие столько, сколько Абакумов, долго на земле не живут и своей смертью не умирают. Так было, так есть и так будет. И даже ему, товарищу Сталину, не под силу изменить сей непреложный закон!

У специалистов–политологов бытует мнение, будто Сталин в конце жизни отошел от дел и передоверил руководство страной своим приближенным. В какой–то мере это верно — он устранился от текущих вопросов, не вникал в хозяйственные проблемы и резко сузил круг лиц, допускавшихся к нему на прием. Однако все, непосредственно касавшееся государственной безопасности, в особенности заговоры против партии и государства, не ускользало от него и интересовало по–прежнему. В последний раз о деле Абакумова Сталину докладывали 20 февраля 1953 года — за неделю до кровоизлияния в мозг.

Возглавив агрегированное Министерство внутренних дел СССР, Берия первым делом расставил на ключевых постах Кобулова, Цанаву, Гоглидзе и других. Не был забыт и генерал–лейтенант Лев Емельянович Влодзимирский, некогда ведавший Следственной частью по особо важным делам, а с 1946 года тихо, как бронепоезд на запасном пути, коптивший небо в качестве начальника управления кадров Министерства госконтроля, — в марте 1953 года его «расконсервировали» и вернули на старое место, дав ему в замы небезызвестного полковника Хвата.

У Влодзимирского и Хвата рюминские пароксизмы не вызывали ничего, кроме брезгливых усмешек. На дело Абакумова они смотрели так же, как их шеф в пенсне, о чем подробно рассказал на предварительном следствии по делу Берии полковник Коняхин, бывший заместитель начальника Следчасти по особо важным делам МГБ. Привожу выдержку из протокола его допроса 7 сентября 1953 года:

«11–12 марта 1953 года я был на докладе у министра и, когда дошла очередь до дела Абакумова, Берия, не расспрашивая о виновности Абакумова, иронически произнес: «Ну, что еще нашли у Абакумова, кроме его квартиры и барахольства?» Я ответил, что подтверждены факты обмана ЦК ВКП(б) и, помимо этого, Абакумов ничего не сделал по заявлению врача Тимашук в выяснении обстоятельств смерти товарища Жданова. Берия сразу же напустился на меня: «Как Абакумов ничего не сделал по заявлению Тимашук? А вы знаете, что Абакумов передал это заявление Сталину? Почему вы меня обманываете? Неужели вас учили в ЦК (т. е. на прежней работе) обманывать руководство?»

Я промолчал и, в частности, не сказал Берии о замечании товарища Сталина, которое им было сделано в моем присутствии 20 февраля 1953 года, а именно: „Это Берия нам подсунул Абакумова… Не люблю я Берию, он не умеет подбирать кадры, старается повсюду ставить своих людей…“» Несколько дней спустя Рюмин был арестован и отдан в руки Влодзимирского и Хвата, а ложно обвиненных им медиков и чекистов выпустили на свободу. Отведав тюремной баланды, а вслед за нею и карцера, Рюмин признался, что фальсифицировал дело Абакумова, который не был ни заговорщиком, ни соучастником какого–либо состоявшегося или намечавшегося теракта. Казалось бы, теперь надо было с извинениями освобождать Абакумова из–под стражи — такой слух мгновенно распространился по коридорам Лубянки. Однако это не входило в планы Берии и его ближайшего окружения: чтобы упрочить свою репутацию пламенных борцов за правое дело, они затеяли кампанию по разоблачению бывшего руководства МГБ, санкционировавшего грубые нарушения социалистической законности в следственном аппарате, для чего Абакумову с Рюминым отводились роли козлов отпущения. Поэтому запрет на допросы Абакумова означал лишь скоротечный тайм–аут, необходимый для смены состава игроков в команде следствия и для вводного инструктажа.